Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

— Друзей хорошо иметь везде… — заметил кавалер тоном нейтральным и добавил: — Прошу вас доложить обо мне курфюрсту.

— У его высокопреосвященства проситель, надо будет подождать.

— Я подожду, но прошу вас немедля сообщить, что я прибыл, — настоял кавалер.

Приор поджал губы, изображая улыбку, и, не произнеся ни слова, открыл тяжелую дверь и скрылся за ней. И до десяти не успел бы сосчитать кавалер, как дверь распахнулась и тут же, почти в объятия его, из покоев выбежал монах. Кавалер сразу узнал его. То был его старый приятель, с кем они ездили в инквизицию, брат Николас.

Он был возбужден. Узнав Волкова, поздоровался и заговорил быстро:

— Господин, видно, вы в желаниях своих очень упорны.

— Почему вы так думаете? — осведомился Волков.

— Вчера вечером меня звал к себе отец Илларион, велел исполнять пост трехдневный, самый суровый, велел поститься на хлебе и воде и молиться сорок раз в день. А сегодня звал меня к себе сам архиепископ, разговоры со мной вел.

— И к чему же это все? — спросил Волков.

— Такой пост назначают перед рукоположением в сан, — многозначительно сказал монах. — Вот я и думаю, что это ваша затея удалась.

— А вы не рады? Епископом будете.

— Ох, уж и не знаю даже, этот чин по мне ли. Я же больше по инквизиции служил, а тут вон как… Интриги да политика…

— Вы мне будете там нужны, а интриговать научитесь быстро, умом вы не обделены. — Волков хотел что-то добавить, да тут дверь открылась, и появившийся брат Родерик сказал высокопарно:

— Генерал, его высокопреосвященство примет вас. — И отошел, пропуская кавалера.

Молодые люди, что были с генералом, по незнанию попытались идти следом, да викарий молча стал у них на пути с видом холодным: «Куда собрались? Вас не звали!» И они остались за дверью.

Его высокопреосвященство мало изменился с их последней встречи.

Он, увидав Волкова, начал тяжело вставать из кресла, с подушек, монахиня и лекарь его ему в том содействовали, а он уже издали говорил кавалеру, протягивая руки:

— Ну, иди сюда, сын мой, дай старику обнять тебя.

От него пахло благовониями, лекарствами и вином, а объятия его были еще весьма крепки.

— Рад, рад, что тебе доверили дело с мужиками, — говорил курфюрст, выпуская Волкова из объятий. — Кто же тебя пригласил туда?

— Старый мой знакомец жид Наум Коэн приезжал ко мне. Уговаривал.

— Знаю его, слуга императора и карман его. Значит, приехал он к тебе, наверняка привез золото, а ты и согласился?

— Я бы не согласился, да он привез от императора патент полковника, как тут устоять было?

— Ловкач он, ловкач, — говорил архиепископ, не выпуская руки кавалера. — Пойдем сядем, я долго стоять не могу, ноги мои опять распухли.

Курфюрст опустился в свое кресло, а молодой монах поставил для кавалера раскладной стул подле него.

— Ну, рассказывай, как было дело? — продолжал архиепископ. — Как побил мужиков, которых два года до тебя никто побить не мог, хотя были среди них люди, именитые в военном ремесле?

Волков, поначалу польщенный такими словами, стал рассказывать, и рассказывал то же, что вчера вечером говорил офицерам города Ланна. Вот только они слушали молча, едва рты не раскрыв, каждое его слово ловя, так они хотели все услышать из первых уст, а архиепископ слушал вполуха, вернее даже, делал вид, что слушает. Волков тут и понял, что не для того звали его во дворец, чтобы слушать военные байки, понял, что весь интерес курфюрста показной, что ждет курфюрст, когда гость закончит, чтобы перейти к делам, к тем делам, что волнуют его высокопреосвященство. Поняв это, кавалер вздохнул и быстро закончил рассказ:

— А подлеца рыцаря фон Эрлихенгена изловить мне не удалось.

— Прискорбно, прискорбно сие, — заметил архиепископ расстроенно и тут же ожил в интересе своем: — А говорят, что ты, сын мой, взял большой плен. Многих мужиков изловил.

«Все-то вы, ваше высокопреосвященство, знаете!»

— Взял полон немалый, почитай полторы тысячи человек, — ответил Волков.

— И все были еретики, Лютера да Кальвина дети?

— Все как один, сеньор. Все как один.

— А слышал я, что при войске твоем нашелся человек истинной веры, что не дал тебе казнить всех детей сатанинских и обратил их в веру праведную, привел к причастию и почитанию церкви.

— Был такой монах, брат Ипполит его имя, — отвечал Волков медленно, волнуясь, что архиепископ захочет увидать того монаха, а то еще и забрать его у Волкова. — Молодой человек, человек честный, но нестойкий, поплакать любит, когда трудно.

— То молодости присуще, — отвечал архиепископ и, к радости Волкова, не стал дальше говорить про монаха, а продолжил разговор про пленных: — А ты тех пленных, говорят, не отпустил? При себе оставил?

И тут кавалер подумал вдруг, что лучше бы, если бы этот старый и хитрый поп про монаха продолжил разговор, а не про пленных. И оказался прав. Архиепископ в ожидании ответа наклонился так близко, что кавалер опять почувствовал запах вина и лекарств.

— Не отпустил, при себе держу, — отвечал Волков. — В крепость их себе записал. — «Тебе-то, поп, что до того?» Волков все больше и больше волновался, но нужно было отвечать честно, разве попу этому соврешь? Князь церкви все-таки. Да и знает он все уже. — Записал себе в крепость. Отпускать-то их нельзя было.

— Это большая мудрость, сын мой, большая мудрость, вижу я, что в тебе не ошибся. — Архиепископ на секунду откинулся на спинку кресла, отвел от генерала взгляд и тут же вернулся к нему. — Сын мой и друг мой, а дай мне из этих мужиков своих хотя бы двести душ.

И сказал он это так, словно о какой безделице говорил, о пустяке, о яблоке или о башмаке старом, который вдруг ему понадобился, о пустой какой-то вещи, а не о сотнях людей. И эта простота так поразила Волкова, что он по первости не находил что ответить, смотрел на архиепископа взглядом, полным удивления, а потом наконец вымолвил:

— Двести душ вам дать?

— Да, хоть двести. Понимаешь, после войн да чумы земельки мои людишками оскудели. Пустые стоят, поля не паханы. Так ты бы дал мне немного своих пленных, душ двести, а я тебе тоже услужу, — продолжал поп весьма настойчиво.

— Услужите? — Кавалер все еще пребывал в растерянности и, кажется, не понимал, о чем говорит курфюрст.

— А как же, конечно, вон у меня только что был знакомец твой, брат Николас; коли ты мне с людишками поможешь, так я тебе завтра же рукоположу его в епископы и отправлю его на кафедру в