Шевалье д'Арманталь - Александр Дюма

этого происшествия, которое вызвало большое волнение в толпе, но не могли понять его истинную причину. Наконец они заметили Малезье, который, по-видимому, их искал. Они подошли к нему и по его встревоженному лицу догадались, что он может сообщить им лишь малоуспокоительные известия.

— Ну, — спросил маркиз де Помпадур, — есть ли у вас какие-нибудь соображения насчет того, что происходит?

— Увы! — ответил Малезье. — Боюсь, что все погибло.

— Вы знаете, что герцог дю Мен и граф Тулузский покинули регентский совет? — спросил де Валеф.

— Я был на набережной, когда по ней проезжал герцог. Он узнал меня, велел кучеру остановить карету и послал ко мне лакея вот с этой записочкой.

— Посмотрим, — сказал Бриго и прочел:

— «Я не знаю, что замышляется против нас, но от имени регента нам, то есть графу Тулузскому и мне, предложили покинуть совет. Это предложение я счел приказом, и, так как всякое сопротивление было бесполезно, поскольку у нас в совете всего лишь четыре или пять голосов, да и то я не уверен, можем ли мы на них рассчитывать, я вынужден был подчиниться. Постарайтесь увидеть герцогиню, которая должна быть в Тюильри, и скажите ей, что я уезжаю в Рамбуйе, где буду ждать дальнейших событий. Преданный вам Луи Огюст».

— Трус! — сказал де Валеф.

— И ради таких людей мы рискуем головой! — прошептал маркиз де Помпадур.

— Вы ошибаетесь, дорогой маркиз, — возразил аббат Бриго. — По-моему, мы рискуем головой не ради других, а ради самих себя… Не так ли, шевалье? О чем вы думаете, черт возьми?

— Подождите, аббат, — ответил д’Арманталь. — Кажется, я узнаю… Да, черт побери, это он самый! Вы не уходите отсюда, господа?

— Нет, по крайней мере, я не ухожу, — ответил маркиз де Помпадур.

— И я, — сказал де Валеф.

— И я, — сказал де Малезье.

— И я, — сказал аббат.

— В таком случае, через минуту я к вам вернусь.

— Куда вы идете? — спросил Бриго.

— Не обращайте внимания, аббат, — сказал д’Арманталь. — Мне надо отлучиться по личному делу.

И, покинув Валефа, державшего его под руку, он тотчас же начал пробираться через толпу по направлению к человеку, за которым он уже несколько минут пристально следил взглядом и который благодаря своей недюжинной силе, всегда внушающей толпе должное почтение, пробился к дворцовой решетке вместе с двумя девицами, повисшими у него на руках.

— Капитан, — хлопнув по плечу Рокфинета, сказал шевалье, надеявшийся, что благодаря сутолоке, вызванной приближением членов парламента, он сможет, не обращая на себя внимания, обменяться несколькими словами с нашим старым знакомым, которого он здесь случайно нашел, — не могу ли я сказать вам два слова с глазу на глаз?

— Хоть четыре, шевалье, хоть четыре, вы мне доставите величайшее удовольствие… Оставайтесь здесь, мои кошечки, — прибавил он, помещая девиц в первом ряду, — и, если вас кто-нибудь обидит, дайте мне знак. Я буду в двух шагах отсюда. Вот и я, шевалье, вот и я! — продолжал он, выводя д’Арманталя из толпы, теснившейся вокруг судейских, проходивших во дворец. — Я заметил и узнал вас уже минут пять назад, но мне не подобало первому заговорить с вами.

— Я с удовольствием вижу, что капитан Рокфинет по-прежнему осторожен, — сказал д’Арманталь.

— В высшей степени осторожен, шевалье. Поэтому, если вы хотите сделать мне новое предложение, говорите смело.

— Нет, капитан, по крайней мере пока нет. К тому же это неподходящее место для совещания такого рода. Я только хотел спросить у вас на всякий случай, живете ли вы по-прежнему там, где я вас нашел в прошлый раз.

— Все там же, шевалье. Я что плющ — где зацепился, там и умру; но, как и плющ, я лезу все выше: иначе говоря, если вы окажете мне честь своим визитом, вы найдете меня уже не на втором или третьем, а на шестом или на седьмом этаже, поскольку, в силу известной зависимости, которую вы поймете, даже не будучи великим экономистом, я поднимаюсь вверх по мере того, как мои фонды падают, и так как сейчас они на самой низшей точке, я живу, естественно, на самом верху.

— Как, капитан, — со смехом сказал д’Арманталь, опуская руку в карман своей куртки, чтобы достать кошелек, — вы находитесь в стесненном положении и не обращаетесь к вашим друзьям?

— Чтобы я занял деньги! — ответил капитан, останавливая жестом щедрого шевалье. — За кого вы меня принимаете? Когда я оказываю услугу и в знак признательности мне делают подарок — прекрасно! Когда я вступаю в сделку и мой партнер выполняет ее условия — чудесно! Но разве я стану просить денег, не имея на это права? Это хорошо для церковной крысы, но не для благородного человека. Хоть я и простой дворянин, но так же горд, как герцог или пэр. Но простите, простите, я вижу, мои плутовки удирают, а я не хочу, чтобы меня провели такие твари. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. До свиданья, шевалье, до свиданья.

И, не дожидаясь, чтобы д’Арманталь сказал еще что-нибудь, Рокфинет бросился в погоню за девицами Онориной и Эфеми, решившими, что они находятся вне поля зрения капитана и пожелавшими воспользоваться этим обстоятельством, чтобы поискать еще где-нибудь матлот, отведать которого почтенный кондотьер хотел бы не меньше, чем они, будь у него потолще кошелек.

Поскольку было еще только одиннадцать часов утра, а торжественное заседание парламента должно было кончиться, по всей вероятности, лишь часам к четырем дня и до тех пор, по-видимому, ничего решиться не могло, шевалье подумал, что ему лучше посвятить любви те три или четыре часа, которые оставались в его распоряжении, чем оставаться на площади Карусель. К тому же, чем больше он приближался к катастрофе, тем сильнее он испытывал потребность видеть Батильду. Батильда стала неотъемлемой частью его жизни, одним из органов, необходимых для его существования, и в момент, когда ему предстояло расстаться с ней, быть может, навсегда, он не понимал, как мог бы он прожить в разлуке с возлюбленной хотя бы один день. Поэтому, движимый не оставлявшей его ни на минуту потребностью видеть Батильду, шевалье не стал разыскивать своих товарищей, а направился к улице Потерянного Времени.

Д’Арманталь нашел бедное