Я — социопатка. Путешествие от внутренней тьмы к свету - Патрик Гагни

Директриса серьезно покивала и натянуто улыбнулась.

— Тогда понятно, — ответила она. — Вы с сестрой — очень милые девочки.

Она была права. Отчасти. Харлоу действительно была милой девочкой. Хотя мы учились в этой школе всего несколько недель, она уже освоилась. Ее несколько раз приглашали в гости, в своем классе она стала самой популярной девочкой. Люди к ней тянулись. Харлоу была как Дороти из «Волшебника страны Оз»: идет себе по дорожке, а друзья как-то сами заводятся. Я же скорее напоминала Уэнсдей из «Семейки Аддамс», только белокурую и с хорьком. Иду себе по дорожке, а люди с криками разбегаются.

Иногда я пыталась «вписаться» и вести себя «нормально», как другие дети, но меня хватало ненадолго. Во-первых, мой круг общения ограничивался семьей, а в семье я и не пыталась притворяться «нормальной». Но главное — меня некому было научить «нормальному» поведению и реакциям. Мои попытки быть как все напоминали потуги моего одноклассника, который плохо читал. Математика и музыка давались ему легко, но у него было расстройство, из-за которого он путал буквы. К нему приставили специального педагога, и тот работал с ним, пока у него не стало лучше получаться.

«Может, у меня тоже такое расстройство? — подумала я однажды. — Только мне не читать тяжело, а чувствовать».

Я вспомнила арестантов в тюрьме и задумалась, сталкивались ли они с такими же трудностями. Другие люди будто с рождения обладали способностью испытывать полный спектр эмоций. Я тоже умела чувствовать спонтанно: например, гнев или радость возникали у меня сами собой. Но другие эмоции — нет. Я не знала, что такое эмпатия, вина, смущение, зависть. Эти чувства были для меня словно непонятный иностранный язык.

Может ли мне помочь специальный педагог? Я знала, что дети, испытывающие трудности в обучении, должны подойти к учителю и сказать об этом. Но я не могла. Наша учительница миссис Рейвенел была самой конченой стервой в школе. Провинившихся в наказание отправляли к ней, а не к директору. А детей «с особенностями развития» она терпеть не могла.

— Ну, давай выбирай себе наказание, — однажды сказала она чернокожему мальчику из второго класса, которого отправили в наш класс за то, что он на уроке разговаривал. — Могу подвесить тебя на дереве за большие пальцы. Хочешь?

Мальчик затрясся и заплакал. Другие ребята в классе смеялись, но я негодовала.

Подвесить на дереве? За то, что разговаривал на уроке? Миссис Рейвенел заявила, что «таких» детей надо ставить на место, но это наказание казалось бессмысленным. Возможно, я не улавливала эмоциональной подоплеки понятий добра и зла, но я догадывалась, что это такое. И понимала, что моя учительница поступает плохо. Она обижала мальчика, играя на его эмоциях. Мало того, она этим наслаждалась.

«Уж лучше быть как я», — решила я.

Тогда я впервые осознала, что меня нельзя запугать. Не то чтобы я вообще ничего не боялась, нет, но чувство страха у меня было сильно притуплено. Я понимала, что другие дети устроены иначе. Мои одноклассники жили в постоянном страхе перед миссис Рейвенел, но на меня ее запугивания не действовали. Мои двоюродные сестры боялись выходить из дома с наступлением темноты, а я могла спокойно бродить ночами по району в полном одиночестве. После школы моя сестра тихо играла в нашей комнате, а я забиралась в чужие дома. Могли ли меня поймать? Естественно. Беспокоилась ли я из-за последствий? Нет. Я решила, что страх — бесполезная эмоция. Мне было жаль людей, которые всего боялись. Какая тупая трата времени! Меня вполне устраивала жизнь по своим правилам и полная безнаказанность. Я не видела смысла бояться.

Но все изменилось, когда я встретила незнакомого мужчину с котятами.

— Нашел вот, — сказал он. — Хочешь?

Дело было вечером, после школы, мы с сестрой играли на улице. Мама решила получить лицензию агента по недвижимости и целыми днями пропадала на обучении, что никак не вязалось с ее версией, что «мы здесь временно». Несколько дней в неделю после школы мы должны были идти к бабушке, а она ходила на курсы. Обычно мы играли за домом, но в тот день решили нарвать цветов во дворе. Поскольку никто не обращал на нас внимания, цветы можно было рвать сколько хочешь, в том числе с бабушкиных розовых кустов, которые вообще-то нам трогать запретили.

— Какого они цвета? — спросила я.

— А тебе какой нужен? — Мужчина казался дружелюбным.

— Черный, — уверенно ответила я.

Я всегда хотела черную кошку. И Бэйби так обрадуется! Я представила, как мы втроем веселимся в пустом доме: хорек с кошкой беззаботно играют во дворике, а я сижу в зимнем саду и спокойно за ними наблюдаю.

Человек обратился к Харлоу:

— А тебе какой цвет нужен?

Та вцепилась мне в руку, не глядя на него, и тихонько тянула меня в дом.

— Да не бойся ты меня, девочка, — сказал он. — К тому же, — он снова повернулся ко мне, — у меня как раз два черных котенка. Для вас обеих. Они там, за углом. Хотите посмотреть?

— Конечно! — выпалила я не колеблясь.

Но Харлоу ни за что не желала соглашаться. Она крепче вцепилась в меня и попятилась к дому.

— Нет, — тихо промолвила она.

Как это — «нет»? Она что, ненормальная? Нам бесплатно предлагают двух черных котят, а она отказывается? Но я знала, почему она вела себя так. Она боялась. А я — нет. Я вырвала руку из ее тисков и чмокнула ее в лоб.

— Я сейчас, — сказала я.

— Нет! — воскликнула Харлоу. Но я ее не слушала. Я пошла за мужчиной к перекрестку.

— Налево, они там, — сказал он.

Прежде чем свернуть за угол, я взглянула на сестру. Та стояла посреди улицы и казалась очень испуганной. «Почему она боится?» — подумала я, но не смогла себе ответить.

Я снова обернулась, чтобы посмотреть на Харлоу, но она уже исчезла из виду. Мы свернули за угол и очутились на другой улице, той самой, где стоял пустой дом — мое тайное укрытие. На дорожке перед домом я увидела фургон. Дядя подошел к нему и помахал мне.

— Они в фургоне, — сказал он, — я тут живу.

И тут картинка сложилась. Я знала, что в доме никто не живет. Это был мой пустой дом. Дядька врал, а я зря за ним пошла; это была ужасная ошибка, и мне грозила опасность.

Дверь фургона была открыта, внутри стояла картонная коробка, а рядом сидела женщина.

— Иди сюда, посмотри! — окликнула она меня. — Такие лапочки!

Но я уже смекнула, что никаких