Проснись и обернись - Алексей Андреевич Корнелюк

пишущие о причинах краха, и заметил одну особенность: все сходились в том, что руководство оступалось, совершая одну ошибку за другой.

Чай стал остывать, и, поставив кружку в раковину, я задумался.

Как так получается, что раньше руководителям везло и они принимали правильные решения, а потом раз, и всё менялось…

Страх неожиданным образом стал наполнять всё мое естество, я словно стал свидетелем ужасной тайны…

Этот груз казался непосильным, и, упершись в одну точку на полу, я потерял счёт времени до тех пор, пока не раздался громкий стук в дверь.

Глава 19

“ТУФ – ТУФ”, – разнеслось по кухне.

Встаю и замираю. Это не похоже на безобидное “тук-тук” костяшками…

“ТУФ – ТУФ”. Это стук ботинком о шпон двери.

Подхожу к кухонному гарнитуру и наспех открываю один ящичек. Столовые приборы, брякнув, перемешались. Не то… Перебирая пальцами, я закрыл ящик и потянул нижний.

Запустив в него руку, я нащупал рукоять, потянул на себя и вытащил молоточек для мясных отбивных.

“ТУФ-ТУФ! ТУФ – ТУФ ТУФ ТУФ!” Сердце бешено заколотилось.

Захлопнув ящик и обхватив рукоять до побелевших костяшек, я пошёл к двери.

“ТУФ ТУФ ТУФ ТУФ”. Тарабаня в дверь, посетитель не думал прекращать удары.

Руки похолодели, грудная клетка при каждом вдохе дыбилась.

Три шага до двери – облизываю кончиком языка пересохшие губы.

Два шага – сглатываю ком в горле.

Один шаг – опускаю руку вдоль пояса.

Положив ладонь на ручку двери, всматриваюсь в глазок.

Стук внезапно прекратился.

В ушах появился противный писк. Раскрыв рот, двигаю челюстью. Писк не проходит.

Одним движением выкручиваю замок, и кто-то тут же дергает на себя дверь с такой нечеловеческой силой, что я вылетаю на лестничную клетку.

Зацепившись за дверной косяк, ногой ударяюсь о перила. Молоточек с размаху врезается в поручень и отлетает на ступень. Я разворачиваюсь и ловлю лбом удар кулака.

Искры столпом взрываются перед глазами.

Падаю на лестницу. Пытаюсь встать и тут же получаю ботинком в голову.

Кровь хлещет из носа, окрапив футболку.

Заваливаюсь на бок, прикрыв голову. Удары берца обрушиваются на рёбра, живот, затем снова на ребра. Больно так, что не могу даже кричать. Все силы уходят на то, чтобы сдерживать удары.

Во рту вкус железа, капли крови капают с подбородка. Что-то тянет меня наверх, ворот майки оттягивает горло.

Я приподнимаюсь. Меня, как куклу, швыряют на стену, и я не успеваю сползти, так как меня хватают за плечо. Я впервые могу разглядеть очертания лица.

Взгляд замутнён, один глаз я не в силах разлепить, но другого достаточно, чтобы увидеть озлобленную гримасу.

Схватив меня за волосы, он что-то выкрикивает мне в лицо, и слова, как в туннеле, эхом доносятся до меня.

– НЕ СТОЙ НА МОЁМ ПУТИ!

Удар в живот. Я со стоном скатываюсь по стене и, обмякнув, заваливаюсь на ступень.

Не могу поднять голову и вижу, как на бетонном полу он пинает берцем молоточек. Тот ударяется об стену, и отрекашетив, падает вниз по лестнице.

Харкнув на пол, он ещё раз бьёт меня в грудную клетку, и на глаза опускается пелена тумана.

Глава 20

Веко оттягивается вверх. Я со стоном пытаюсь закрыть глаз и смахиваю чью-то руку с головы.

– Чччч, не шевелись, – властно приказал мужской голос.

На бетонный пол падает пластиковая крышечка, отскакивая от него, и через секунду я чувствую, как что-то льётся по брови, шипя и отзываясь резкой болью.

– Аяяяй.

Голова уперлась во что-то и не двигается с места.

– Потерпи чуть-чуть.

Шипение прекращается, и на место ранки опускается что-то мягкое. Наверное, это ватка.

– Держи и не дави.

Освободив захват, я подтягиваю к себе колени и, опершись на руку, пытаюсь встать.

Тело ломит, особенно в области грудной клетки, каждый вдох отдаётся болью в спине.

Меня тошнит. На полу бурая кровавая лужа, пальцы в ссадинах. Пошатываюсь и, не удержавшись на одной руке, почти падаю.

Мужик в последний момент успевает поймать меня и суёт ватку с нашатырём к моему носу.

Глаз вмиг расширяется, и, отшатываясь, я впервые смотрю на мужика и узнаю в нём соседа с верхнего этажа.

– Руку не убирай, говорю. Возвращая ватку на место, он с встревоженным видом спрашивает:

– Ну ты как? Скорую вызвать?

Я качаю головой.

Тонкая полоска его губ подрагивает, и он выпаливает ни с того ни с сего:

– Я сразу всё услышал, но не мог.. не мог, – его голос дрогнул, – прийти на помощь. У меня дети и…

Он осёкся. Видно было, что сказанное давалось ему с трудом.

Я махнул рукой и выдавил из себя что-то похожее на улыбку.

– Я бы сам не вышел, – полушепотом ответил я. Опершись на руку, я со стоном встал и, поблагодарив соседа, скрылся за своей дверью.

Пройдя на кухню, я залез в морозилку и, достав кусок мяса, приложил его ко лбу.

Ранка снова защипала, но через несколько секунд пришло облегчение.

Выкинув окровавленную ватку, я поставил стул к столешнице, встал на него, придерживаясь за холодильник свободной рукой, и залез туда, где на чёрный день хранил сигареты.

Нащупав мятую пачку, я потянул её на себя и, спустившись на пол, достал блюдце.

Сделав первую затяжку, я с облегчением прикрыл глаз. Передо мной всплыло его квадратное лицо, короткая армейская стрижка, недельная щетина.. Поднеся сигарету к губам, я ещё раз затянулся и тряхнул головой, но его морда всё никак не хотела пропадать.

Его образ орал мне в лицо, и каждое его слово сопровождалось оскалом широко раскрытого рта.

Сплюнув кровавую слюну в блюдце, я стряхнул пепел и откинул кусок мяса подальше.

Пальцы стали липкими… Я поднёс их к носу… Воняют.. Положив голову на кухонный фасад, я прошёлся языком по дёснам.

Хорошо хоть зубы не выбил. Затяжка.. Спина ещё болит. Докурив до основания, я вдавил бычок в месиво из харчков и встал.

Ополоснув пальцы, я подошёл к аптечке и, достав ящичек, принялся искать обезбол.

Вытащив две таблетки, я закинул их в рот, и одно колесо сразу встало поперёк горла. Нагнувшись к крану, я жадно сделал глоток.

Кровавые ручейки стекали по подбородку в слив, и только сейчас под шум воды мне с запозданием стало по-настоящему страшно.

Угораздило же меня так влипнуть.. Борясь с желанием взять телефон и набрать матери, я, сжав губы, закрыл кран и упал на стул.