Мифология машины. История механизмов, которые нас пугают и очаровывают - Даниэль Штрассберг

Что, не видна, влечет железо властно.

И это мне дает большую веру,

Что есть Амор, хоть действует и скрыто,

И люди в это верят не напрасно[65].

Космос – это гигантская машина, созданная Богом и приводимая в движение невидимой магнитно-эротической силой. Живая и одушевленная machina mundi[66] содержит в себе ту же силу, которая влечет влюбленных друг к другу, а иногда – к погибели. Тесная связь между магнетизмом и Эросом сохраняется на протяжении веков. Ее разрабатывал философ-платоник эпохи Возрождения Марсилио Фичино; в конце XVIII века она вновь обнаруживается в месмеризме, а затем – в натурфилософии Шеллинга[67].

Не только магниты, но и автоматы являются одновременно репрезентациями и действиями божественной силы. Автоматы представляют мировую машину и в то же время «питаются» от нее: они являются моделями machina mundi и вместе с тем черпают из нее свою силу. Аналогичным образом можно описать отношения между Богом и монархом: благодаря обладанию вещами, дающими жизнь, монарх становится подобием Бога, как бы его уменьшенной копией, и в то же время существом, которое Бог наделяет жизненной силой – так же, как магнит оживляет железо.

Что такое чудо?

Чудеса, магниты и автоматы вызывают у наблюдателя admiratio – смесь изумления и страха. Суть чуда и admiratio, которое оно вызывает, становится более понятной: в чуде Бог проявляет себя через невидимую и животворящую силу. Admiratio – это аффективная реакция на него, правда, лишь при условии, что чудесное событие является редким, необычным и непонятным, как бы исключением из законов природы. Несомненно, в Средние века автоматы соответствовали всем критериям чуда.

Однако в XIII веке Фома Аквинский ввел различие внеестественных и сверхъестественных чудес. Внеестественные чудеса редки и непонятны, но в основном они соответствуют законам природы; сверхъестественные чудеса, напротив, противоречат законам природы. Однако, поскольку наши знания о законах природы крайне ограничены, эти две категории трудно различить; в итоге наблюдатель не знает, противоречит ли событие закону природы или этот закон ему не известен. Таким образом, даже для святого Фомы критерием оставалось лишь воздействие на наблюдателя. Без admiratio чудес не бывает. Они всегда – божественное зрелище, неважно, идет ли речь о магните, автомате, грозе или слепом, вновь обретшем зрение[68].

У Бога есть веские причины время от времени демонстрировать свою силу. Как мы знаем, люди склонны забывать Его, и Ему нужно иногда напоминать о себе, поэтому маленькое чудо бывает весьма кстати. Позже к чуду добавилось послание: оно призывает грешников к покаянию и обращению на путь истинный. Тем самым христианское чудо получило свое завершение: это редкое и экстраординарное событие, которое вызывает удивление и страх и побуждает к исправлению. В XV веке критерий редкости был отменен. Отныне, чтобы побудить к покаянию, было достаточно даже обыкновенных явлений природы, весьма впечатляющих и пугающих. Так, обычная гроза считалась божественным знамением (одной из так называемых продигий[69]), которое предвещало будущие бедствия или привлекало внимание к человеческим проступкам[70].

Машина – это послание человека самому себе

Но может ли машина быть чудом, если чудо – это божественный знак для людей, послание с небес? Разве люди подают себе знаки и отправляют послания? Этим вопросом задался Джамбаттиста Вико в начале XVIII века. Вико жил в Неаполе и был утренним профессором риторики в университете. Эта участь огорчала его вдвойне: утренний профессор зарабатывал меньше, чем дневной, потому что он учил более бедных студентов, тех, у кого не было денег на ночные кутежи. Более того, он предпочел бы стать преподавателем юриспруденции, и не только потому, что это позволило бы зарабатывать больше: он видел себя ученым-правоведом. Темой его жизни была связь между историей права и историей культуры. В книге «Основания новой науки об общей природе наций» он изложил всеобъемлющую историю культуры, в рамках которой представил законы развития в истории. Больше всего его интересовало развитие права и политических институтов; поскольку вмешательство Бога также является проблемой теории права – а именно, имеют ли чудеса силу закона, – он пишет и о чуде[71].

Согласно поэтической естественной истории Вико, после Потопа атмосфера долгое время была настолько сухой, что дождь не мог выпасть. Потребовалось два столетия, чтобы в облаках снова скопилось достаточно воды и разразилась гроза. Это так напугало первобытных людей, бесцельно блуждавших по лесам, что они стали подражать раскатам грома, считая это знаком божественного повеления. Звук грома напоминал Ious, от которого образовались слова «закон» (лат. ius) и «Юпитер». В итоге Юпитер повелел им остепениться и создать семью[72].

Они же, вследствие своего полного неведения, делали это под влиянием привязанного к телу воображения, а раз оно было связано с телом, то они делали это с такой поражающей возвышенностью, что она крайне потрясала самих воображающих и творящих, почему последние и были названы Поэтами, что по-гречески значит то же, что и «творцы»[73].

Если перевести по-барочному сложный и богатый образами текст Вико на более прозаичный язык, то из этого чуда следует ни много ни мало теория происхождения культуры: только наступление травматических событий вынуждает людей придать смысл своему однородно-аморфному окружению. Ханс Блюменберг, ссылаясь на Вико, описывает это так: «Миф – это форма выражения того факта, что мир и действующие в нем силы неподвластны чистому произволу»[74].

Таким образом, смысл есть не что иное, как интерпретация гнетущей бессмысленности, а культура – сумма таких интерпретаций, совокупность мифов, ритуалов и институтов, способных усмирить страх перед подавляющей реальностью. Они организуют людей и удерживают их на земле:

Авторитет первоначально был Божественным; посредством него Божество присвоило себе немногих Гигантов, о которых мы говорили выше, в настоящем смысле ниспровергнув их на землю и скрыв их в пещерах на горных высотах: это – железные кольца, которые страхом перед небом и Юпитером приковали Гигантов к земле, где они к моменту первой молнии были рассеяны по вершинам гор[75].

Парадокс чуда «машины» заключается в том, что подавляющая реальность техники порождена самим человеком, что она одновременно является пугающим событием и упреждающим знаком. Пугает то, что человек создал нечто, что он не может ни контролировать, ни понять, нечто, превосходящее его. Поэтому человек усматривает в машине знак грядущей катастрофы. В аниме «Принцесса Мононоке» (1997) японского режиссера Хаяо Миядзаки, как и во многих других фильмах, используется этот топос: гигантские