Мифология машины. История механизмов, которые нас пугают и очаровывают - Даниэль Штрассберг

беспрецедентный экономический подъем. Технический прогресс в сельском хозяйстве повысил продовольственную безопасность сельского населения, и теперь поля давали столько урожая, что его излишки можно было привозить в города и продавать там. Крестьяне, которые до этого времени были самодостаточными, теперь могли покупать на полученную прибыль продукцию, которая производилась профессионалами. В растущих городах сформировалась новая группа свободных людей – ремесленники. Ремесленничество обозначало не только профессиональную деятельность, но и социальный статус.

Образ свободного ремесленника знаменовал собой решающий поворот в эмоциональной истории техники: он стал ядром постепенно формирующейся городской буржуазии. Хотя политически ремесленник оставался лишенным влияния вплоть до основания гильдий, тем не менее он был как минимум свободен и творчески активен. В глазах Церкви свобода и творческая деятельность были, конечно, исключительно Божественными атрибутами.

В это время Бог фактически превратился из крупного землевладельца с крепостными, которые обрабатывали Его землю, в ремесленника, точнее, в строителя, до того, как в XVII веке Он стал часовщиком[96]. Уже в «Послании к Евреям» мы читаем: «Ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог» (Евр. 11:10). Не только в христианской, но и в древнеегипетской и индуистской мифологиях божество отождествляется со строителем, архитектором или основателем городов. В мифологии инков бог солнца посылает на землю своих детей-близнецов с золотым жезлом. Они вбивают жезл в центр земли, и на этом месте появляется город Куско. Сегодня эта метафора лежит в основе масонства: Творец – Великий Архитектор всех миров. В конечном счете, Он построил machina mundi.

На то, что человек создает Бога по своему образу, обращает внимание в том числе Людвиг Фейербах[97]. При этом он и другие сторонники теории проекции упускают из виду, что тот, кто переносит свои внутренние импульсы на высшую инстанцию, запрещает их самому себе. Во всяком случае, христианский Бог не терпит рядом с собой других свободных и творческих существ, таких как ремесленники, потому что иначе ему пришлось бы делить с ними восхищение. Так, для английского ученого конца XII века Александра Некама все ремесла были под подозрением, поскольку они соперничают с природой и присваивают себе восхищение, которого достоин Бог: «О, тщеславие! О, тщеславное любопытство! О, любопытное тщеславие! Человек, страдающий от недуга непостоянства, разрушает, строит, делает квадратное круглым»[98].

Средневековая демонизация машин берет свое начало в подозрительном отношении Церкви к свободному ремесленнику и к свободе вообще, ведь ремесленник олицетворяет свободу. Невозможно, чтобы рядом с традиционной иерархией развивалось независимое государство свободных и творческих субъектов. Создается дьявольское параллельное общество! Творцом может быть только Бог. И, конечно, дьявол. «Дьявол – удивительный мастер (mirbalilis artifex), ибо с помощью определенного искусства он может творить естественные вещи, о которых мы ничего не знаем»,[99] – пишет Меланхтон. Дьявол-ремесленник создает не только подделки и иллюзии, но и подлинно естественные вещи.

Автоматы в церковной пропаганде

Хотя нельзя было быть уверенным в том, что автоматы не имеют дьявольского происхождения, Церковь не хотела отказываться от них так же, как и от чудес, поскольку отчаянно нуждалась в зрелищах. Научно-техническая революция XIII века и сопутствующее ей усиление городов бросили вызов Церкви. Чтобы эффективно противостоять растущей власти светских князей и городов, она должна была крепче привязать к себе свою паству, лучше всего – с помощью хороших историй[100].

Немногие умели читать, и, чтобы узнать о страданиях Иисуса или жизни святых, большинству людей приходилось полагаться на изображения, которые, как правило, были драматичными, с большим количеством сцен насилия и жестокости, приправленных чудесами. Позднее они даже приобрели трехмерный вид, благодаря чему, конечно, стали особенно запоминающимися. В монастыре Сакро-Монте вблизи города Варезе на севере Италии расположены 14 капелл с изображениями жизни Христа и святых в натуральную величину. С особой любовью показаны нарывы, вывихи, увечья и пытки. Такое долго не забудешь!

Изобретателями наглядной пропаганды для Церкви выступили появившиеся в то время нищенствующие ордена доминиканцев и францисканцев. Хотя их обет бедности был бельмом на глазу у Церкви, она позволила орденам принять его, потому что их услуги были необходимы ей в политических целях. Они придумали сложные визуальные методы пропаганды, в том числе, например, перспективу. В сценах из жизни святого Франциска, которыми Джотто украсил верхнюю церковь Сан-Франческо в Ассизи, благодетельные деяния и чудеса, совершенные святым, показаны на переднем плане, а город, городские стены, виллы и горожане – на заднем. Сама перспектива дает понять посетителю церкви, кто здесь главный или, по крайней мере, кто, по мнению Церкви, должен обладать властью.

Духовенство хорошо понимало, что ни одно живописное изображение, как бы хорошо оно ни было написано, не может конкурировать с эмоциональным воздействием движущегося образа. Именно поэтому Церкви понадобились запрещенные машины. В самом деле, спустя всего полвека после изобретения часового механизма на фасадах почти всех значимых церквей и соборов Центральной Европы появились движущиеся куранты с назидательными и предостерегающими сценами или сложные астрономические часы. В Страсбургском соборе апостолы по очереди склоняются перед Христом, а на нижнем ярусе смерть бьет в колокол. Memento mori, помни о смерти! Это предостерегает верующих от самонадеянного желания перестать поклоняться Христу, сбросить иго Церкви и, подобно Богу, создавать живые миры. Ирония в том, что для того, чтобы предостеречь от высокомерия, Церковь опиралась на воплощение гордыни – городских ремесленников и их машины. Понимание техники как опасного проявления человеческой гордыни не является открытием христианства. Обвинение в гордыне тяготело над техникой со времен Античности. Предание об Икаре рассказывает о человеке, который хотел взлететь слишком высоко с помощью технологий, но упал и погиб. Неслучайно его отец Дедал считался самым талантливым инженером Греции.

По сей день машины являются зримым свидетельством самомнения и недостатка смирения. В интервью, которое американский медиа-теоретик Дуглас Рашкофф дал цюрихской газете SonntagsZeitung, можно найти все элементы мифа об Икаре: разумеется, технологии хороши и полезны, но человек хочет слишком многого и больше не использует их для того, для чего они изначально предназначались. Поэтому это лишь вопрос времени, когда технология обернется против человека и накажет его за высокомерие:

Технологические звезды из Кремниевой долины […] считают, что человек – это проблема. А техника – это решение. С этой точки зрения, мы должны приспособиться к технике. Силиконовая долина очарована так называемым трансгуманизмом: эта идеология утверждает, что техника придет на смену человечеству и люди должны преодолеть самих себя[101].

Гордость предшествует падению: со времен Икара и Дедала мало что изменилось.

Миф о Прометее также рассказывает о человеке, который был жестоко