Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

или если нам холодно, страшно и хочется пить? Что, если единственный способ добыть пищу – украсть ее у такого же голодного, слабого и зависимого? Что управляет нашим поведением, когда желания вступают в противоречие, то есть когда получение одного блага означает потерю другого или утрату нескольких вещей? В конце концов, нет никаких оснований полагать, что в тот или иной момент все наши подсистемы единогласно выберут наиболее желанное благо. Из-за невозможности легко прийти к согласию люди от природы склонны к внутренним противоречиям и связанным с ними эмоциональным выплескам. Чтобы разрешить конфликт, мы манипулируем своим окружением и убеждениями. Мы меняем себя или вещи вокруг нас, стараясь чаще получать удовлетворение, обрести больше надежды, уменьшить боль и страх.

Именно высшие корковые системы – филогенетически более поздние, более продвинутые исполнительные[78] отделы головного мозга – должны выносить суждения об относительной ценности желанных состояний (и таким же образом определять надлежащий порядок применения нужных средств[79]). Эти системы должны наилучшим образом учитывать все оттенки желания и определять верный способ его выражения. Мы принимаем решения о том, что считать ценным, каждый час и каждую минуту. Веское право голоса здесь имеют неврологические подсистемы, ведь они поддерживают в нас жизнь и полностью отвечают за гармоничность существования (у каждой из них своя зона ответственности). Чтобы единое государство, которым является человек, процветало, все его части должны работать слаженно. Поэтому игнорировать одно благо – значит рисковать всем. Игнорировать требования одной жизненно важной подсистемы, – значит несправедливо угнетать ее. Через какое-то время она возвысит голос, овладеет нашими помыслами и сделает будущее непредсказуемым. Поэтому «верные пути» следует выбирать общим голосованием: надо прислушиваться ко всем представителям нашего внутреннего сообщества, то есть базовой физиологии. Кроме того, на индивидуальные эмоциональные состояния и побуждения влияют оценки и действия других людей, поскольку, живя в обществе, мы преследуем личные цели. Значит, когда наши потребности – и потребности других – будут удовлетворяться одновременно, мы достигнем той самой общей цели, ради которой работают высшие системы человека. Эта благородная цель, к которой мы все в идеале стремимся, есть не что иное, как сложный (и часто размытый) образ Земли обетованной. Эта «карта», эта история – эта система взглядов, или контекст толкования, – представляет собой картину (идеального) будущего, неизбежно сопоставляемого с (невыносимым) настоящим. В ней также записаны четкие планы превращения последнего в первое. Изменчивые смыслы, наполняющие нашу жизнь, по своей природе зависят от четкой структуры этого контекста толкования.

Люди выбирают то, что лично они должны ценить, из того, что все они ценить обязаны. Поэтому, если не вдаваться в детали, наш выбор предсказуем. Все так и должно быть, ведь мы вынуждены совершать некоторые действия, чтобы жить. Но эта предсказуемость ограничена. Наш мир достаточно сложно устроен – у этой задачи наверняка есть множество решений. К тому же даже само понятия «решения» может меняться. Поэтому всякий наиболее подходящий или вероятный выбор людей и наш личный выбор не могут быть точно определены заранее (по крайней мере, при обычных обстоятельствах). Мы, бесспорно, неискоренимо невежественны, и тем не менее мы действуем. Время от времени мы осуждаем нечто, заслуживающее гонения, и решаем, на что можно закрыть глаза, по крайней мере временно, пока продолжается преследование. Люди способны действовать и добиваться желаемых результатов, потому что они выносят оценочные суждения, используя каждую крупицу имеющейся информации. Мы решаем, чем хотели бы обладать в данное время и в данном месте, и задаемся целью это заполучить. И как только что-то (неважно что) становится целью, оно тут же приобретает значимость и обещает удовлетворение (превращается в завершающее вознаграждение). Чтобы вещь считалась действительно ценной, она просто должна получить эмоциональную значимость. Так работают высшие словесно-познавательные системы человека, управляющие его эмоциями. Именно по этой причине мы можем играть и стремиться одержать чисто символическую победу. По той же причине искусство и литература[80] (и даже спортивные соревнования) оказывают на нас столь глубокое воздействие. Однако то, что вещь желанна, вовсе не означает, что обладание ею будет поддерживать жизнь (то есть станет истинным удовлетворением). Субъективная оценка также не сделает ее тем, чем она не является. Поэтому если мы хотим существовать, необходимо строить осмысленные модели желанного будущего – ставить разумные цели с точки зрения предыдущего опыта и биологической необходимости. Людям необходимо преодолевать внутренние барьеры, удовлетворять запросы врожденных биологических подсистем, почитать высшие существа – «богов», вечно требующих, чтобы их одевали и кормили. Все это следует учитывать, формулируя желания.

То, что цели в принципе должны быть разумными, вовсе не означает, что они такими будут или что их придется такими сделать (по крайней мере, в краткосрочной перспективе). И разве можно с легкостью и до конца определить само понятие «разумного»? Что еда для одного, то яд для другого; образ идеального будущего (и восприятие настоящего) может сильно не совпадать у разных людей. К примеру, женщина, страдающая анорексией, отчаянно стремится похудеть как можно сильнее, но эта желанная цель бывает несовместима с жизнью. Еда превращается для нее в угрозу и наказание, которых следует избегать. Это убеждение не защитит ее от голодной смерти, но сильно повлияет на краткосрочное определение значимости шоколада. Человек, рвущийся к власти, может пожертвовать всем, даже близкими людьми, ради удовлетворения своих амбиций. Сочувствие и внимание к другим отнимают слишком много драгоценного времени и не дают ему достичь желанной цели. Его слепая вера в ценность своего успеха превращает в угрозу даже любовь и приводит к полной фрустрации. Короче говоря, личные убеждения могут изменить отношение ко всему, даже к таким незыблемым ценностям, как пища и семья. При этом нас несколько ограничивают физиологические возможности.

Особенно трудно оценить событие, когда оно имеет одно значение в одной системе взглядов (в отношении одной конкретной цели) и другое или даже противоположное значение в другой, столь же или более важной системе. Стимулы, которые появляются таким образом, составляют нерешенные проблемы адаптации. Они все еще приводят нас в замешательство: что делать в их присутствии (притормозить, потребить, остановиться, двинуться назад или вперед на самом примитивном уровне; чувствовать ли тревогу, удовлетворение, боль или надежду). Некоторые вещи или ситуации могут быть очевидным удовлетворением или наказанием, по крайней мере, в существующей в настоящее время системе взглядов, и поэтому их несложно рассматривать (оценивать, иметь с ними дело). Другие вещи и ситуации, однако, по-прежнему изобилуют противоречивыми или неопределенными значениями. (Многое, например, воспринимается как наказание в краткосрочной перспективе, но при этом сулит удовлетворение или дает щедрое обещание в среднесрочной и