Символическая жизнь. Том 1. Тавистокские лекции - Карл Густав Юнг

ваших карманах – это деньги женщины, которую вы обманываете». Он упорствовал: «Нет, мы обо всем договорились. У нас был серьезный разговор, и дело не в том, что я беру у нее деньги». Я сказал: «Вы притворяетесь, будто это ваши деньги, и тратите их. Это аморально. Вот причина вашего невроза навязчивости. Это компенсация и наказание за аморальное отношение». Совершенно ненаучно так говорить, конечно, но я убежден, что этот молодой человек заслужил свой невроз навязчивости и будет страдать им до последнего дня своей жизни, если продолжит вести себя как свинья.

[Доктор Т. А. Росс]

283 Разве это не аналитический материал?

[К. Г. Юнг]

284 Он вошел ко мне с видом бога, спустившегося с небес, и явно думал: «Доктор Юнг всего-навсего моралист, а не ученый. Любой другой заинтересовался бы моим нетипичным случаем, а не искал бы простых ответов». Он совершает преступление и крадет сбережения всей жизни у честной женщины, чтобы иметь возможность хорошо проводить время. Этому человеку место в тюрьме, и свой невроз навязчивых состояний он сполна заслужил.

[Доктор П. У. Л. Кэмпс]

285 Я скромный врач общей практики, а не психолог, а еще меня можно назвать загородным врачом. Я тут посторонний. В первый вечер я думал, что не имею права здесь находиться, но пришел во второй раз и в третий, чему порадовался, а сегодня заблудился в лабиринте мифологии.

286 Если позволите, я хотел бы кое-что уточнить по поводу вчерашнего. Вы сказали под конец, что совершенство крайне нежелательно, что завершение – итог и цель существования. Я крепко спал прошлой ночью, но все же чувствовал, что испытал этический шок. Возможно, мой интеллект тоже невелик, так что я пережил и интеллектуальный шок. Профессор Юнг объявляет себя детерминистом или фаталистом. Он проанализировал поведение молодого человека, который ушел разочарованным и жизнь которого разбилась вдребезги, но профессор Юнг счел правильным, что так и должно было случиться. Вы, как психолог, стремитесь, насколько я понимаю, лечить людей, у вас есть практическая цель в жизни, а не просто какой-то свой интерес, будь то мифология или изучение человеческой природы. Вы хотите докопаться до сути человеческой природы и попытаться ее улучшить.

287 Я с величайшим интересом слушал ясное изложение профессора Юнга и наслаждался услышанным. Признаюсь, путаюсь во всей этой новой терминологии. Ваше разделение на ощущение, мышление, чувство и интуицию – к которым, возможно, добавится еще что-то, – было для меня, обычного человека, очень поучительно.

288 Но, как мне кажется, мы обошли вопрос о том, как развивается сознание – точнее, бессознательное ребенка. Вообще о детях говорилось очень мало. Я хотел бы спросить профессора Юнга: когда бессознательное у ребенка становится сознательным?

289 Еще я хотел бы узнать, не вводит ли нас в заблуждение обилие схем, барьеров, «я», «оно» и прочего, о чем шла речь; может, стоило бы предусмотреть какую-то градацию стадий познания?

290 Как указал профессор Юнг, мы унаследовали наши лица, глаза и уши, а также разнообразие лиц и психологических типов. Разве не разумно предположить, что, по всей видимости, ростки из почвы этого наследия будут своего рода ситом, которое позволяет получать и просеивать впечатления в бессознательные, ранние годы жизни, с тем чтобы позднее обрести сознание? Я хотел бы спросить профессора Юнга, задумывался ли он об этом как выдающийся психолог, величайший, на мой взгляд, среди всех?

[К. Г. Юнг]

291 После столь сурового упрека в безнравственности я должен объяснить свои циничные вчерашние высказывания. На самом деле я вовсе не так плох. Естественно, я стараюсь делать все возможное для своих пациентов, но в психологии очень важно, чтобы врач не стремился вылечить больного любой ценой. Нужно быть чрезвычайно осторожным, чтобы не навязать пациенту свою волю и свои убеждения. Мы должны предоставлять определенную свободу. Нельзя лишать людей их судьбы, это бессмысленно, как бессмысленно и бесполезно лечить больного, если сама природа хочет, чтобы он умер. Порой и вправду задаешься вопросом, позволено ли тебе спасти человека от участи, которую он должен претерпеть ради своего дальнейшего развития. Как ни старайся, не получится уберечь отдельных людей от совершения ужасных глупостей, уж такова их натура. Если ее отнять, они лишатся себя. Мы достигаем чего-либо и развиваемся в психологическом отношении, лишь принимая себя такими, каковы мы есть, и достаточно серьезно воспринимая жизнь, чтобы ее проживать. Нам необходимы наши грехи, заблуждения и ошибки, иначе мы лишаем себя драгоценнейших стимулов к развитию. Когда человек уходит, услышав то, что противоречит его мнению, я не стараюсь переманить его на свою сторону. Можете обвинить меня в том, что это не по-христиански, но мне все равно. Я на стороне природы. В старой китайской «Книге мудрости»[134] сказано: «Учитель говорит один раз». Он не бегает за людьми, в том нет пользы. Кому предназначено слышать, те поймут, а кому не предназначено понять, не услышат.

292 У меня сложилось впечатление, что здесь собрались преимущественно психотерапевты. Если бы я знал, что присутствуют и врачи общей практики, то изъяснялся бы менее резко. Но психотерапевты меня поймут. Фрейд, цитируя его собственные слова, заявлял, что не нужно пытаться вылечить любой ценой. Он часто это повторял – и был, безусловно, прав.

293 Психологические истины обоюдоострые, и все, мною сказанное, может быть обращено во зло, может причинять величайший урон, вызывать нестерпимое опустошение, превращаться, в конце концов, в бессмыслицу. Всякое мое утверждение можно исказить до полной противоположности, поэтому я на них не настаиваю. Вы можете мне поверить, но можете и не верить – ваше право. Наверное, кто-то меня упрекнет, но я считаю, что каждый человек обладает волей к жизни, которая помогает выбрать подходящую точку зрения. Когда я лечу кого-то, мне следует проявлять чрезвычайную осторожность, чтобы не сбить пациента с толку своими взглядами или своей личностью, ведь ему и без того приходится вести одинокую борьбу по жизни, значит, он должен быть в состоянии доверять своим непрочным, может быть, доспехам и стремиться к собственной, пусть несовершенной, цели. Когда я говорю: «Это плохо, должно быть лучше», то лишаю пациента мужества. Пусть сам пашет свое поле, тем плугом, какой у него имеется; мой, смею надеяться, будет получше, но какая ему от того польза? У него же нет моего плуга. Он не может его одолжить; он должен использовать свои собственные, сколь угодно несовершенные инструменты, должен применять свои собственные унаследованные способности, каковы бы те ни были. Я помогаю ему