Я — социопатка. Путешествие от внутренней тьмы к свету - Патрик Гагни

Когда началась школа, стало еще труднее. В основном из-за того, что мне хотелось прикончить любого, кто его обижал.

— Знаешь, откуда у него эта царапина на ноге? — сообщила я Дэвиду, когда мне позвонила школьная медсестра. — Эта маленькая паскуда Касель столкнула его с «черепахи»! — Мне не хватало зла. — Клянусь, завтра на перемене она у меня получит.

— Пожалуйста, не надо бить детей, — спокойно ответил Дэвид.

— Я не собираюсь ее бить. Я ее случайно толкну. Все решат, что это несчастный случай.

Все так и решили.

Со вторым ребенком легче не стало. Теперь я боялась, что не смогу полюбить второго ребенка так же, как первого. Но любовь к детям, прежде казавшаяся чем-то совершенно непонятным, теперь давалась автоматически, как дыхание. И все же моя любовь была далека от идеала.

Я рада сообщить, что сейчас мне уже не приходится прилагать такие усилия. Я смирилась, что моя любовь напоминает мозаику: кусочки стекла, склеенные судьбой и складывающиеся в витраж, пропускающий разноцветный свет. Она неидеальна. Если честно, идеальная любовь кажется мне скучной.

Самая чистая любовь никогда не похожа на сплошное блаженство. Она закаляется в огне. Она яростная и изменчивая, пленительная и всегда немного сумасшедшая. Моя любовь далека от идеала: она все принимает, прощает, понимает, но не лишена изъяна. Она очень похожа на меня.

— Мам, — спросил старший сын, войдя в гостиную Харлоу, где все мы собрались, — когда пойдем играть в футбол?

У нас была семейная традиция: в День благодарения после праздничного обеда мы всегда шли во двор играть в футбол.

Я улыбнулась и усадила его на колени. В моем ребенке идеально сплелись наши с Дэвидом лучшие качества: моя непреклонность и глубокое сострадание Дэвида. Я поцеловала его в макушку и вдохнула запах. Его волосы пахли потом и магнолией.

— Ну, мам, — заныл он, вырываясь из моих объятий, — пойдем играть в футбол, пожалуйста! — Это была не просьба, а приказ.

— Пять минут, — сказала сестра и повернулась к своему сыну: — Зовите братьев и приходите через пять минут. Потом все идем в парк.

Ребята выбежали из комнаты и стали звать братьев, чтобы те собирались. Харлоу допила вино и спросила:

— И что будешь делать теперь?

— Напиши книгу, — предложила мама. — Руководство для социопатов по самопомощи.

Идея пришлась мне по душе. Я знала, что такой книги не существовало в природе: я не нашла ее, когда сильно в ней нуждалась, и до сих пор не появилось ни одного пособия на эту тему. Я также знала, что есть другие люди, которые думают так же. После публикации статьи меня завалили сообщениями, и большинство людей интересовались источниками, которые могли бы им помочь, а мне было нечего им посоветовать.

— Ну нет, — вмешался муж сестры. — Лучше пусть это будут мемуары.

— Зачем? — спросила мама. — Мемуары — это же личное!

Харлоу ответила за меня:

— Он прав, надо написать мемуары. Иначе ее никто не станет слушать.

— Именно, — добавил Дэвид. — Они согласились опубликовать статью потому, что она была искренней и личной.

Папа спросил:

— А тебе самой хотелось бы это сделать?

Мы с Дэвидом переглянулись. По правде говоря, я уже написала книгу. Очень откровенную и болезненную историю своей жизни с вкраплениями различных психологических исследований и фактов о социопатии. Мемуары были почти готовы и уже год лежали в папке в компьютере, но я не знала, что с ними делать. Я понимала, что моя история поможет многим, но также прекрасно осознавала, что мало кто захочет «помогать социопатам».

Хотя в области психического здоровья и методов терапии произошел большой скачок, социопатией практически никто не занимался. У меня по-прежнему не было ответа на вопрос, куда социопат может обратиться за помощью, хотя я делала все возможное, чтобы заполнить этот пробел.

Получив докторскую степень, я продолжила работать психотерапевтом. Кое-кто из моих однокурсников и коллег знал о моем диагнозе и убеждении, что социопатам можно помочь. Ко мне стали отправлять «проблемных» пациентов. Я открыла частную практику и в узких кругах заработала себе репутацию психотерапевта, специализирующегося на социопатии. Я хотела и могла работать с людьми, которых боялись все мои коллеги. Моя практика напоминала подпольное заведение времен сухого закона, только для пациентов: я приветствовала отщепенцев, с которыми больше никто не хотел иметь дело, и практиковала без лицензии, пользуясь неортодоксальными методами. Дэвид даже помогал создать сайт, чтобы пациенты (в том числе потенциальные из других регионов) могли ознакомиться с моими исследованиями и статьями.

Мое решение работать в сфере психического здоровья иногда казалось абсурдом. Ведь считается, что психотерапевт должен обладать хотя бы зачаточным представлением об эмпатии. И как ни пыталась я понять эту эмоцию, за редкими исключениями та упорно от меня ускользала. Но с расширением практики все стало получаться само собой. Часами слушая рассказы своих пациентов, чей опыт часто полностью совпадал с моим собственным, я ощутила глубокое сострадание, а следом и ярость.

— Какого хрена? — жаловалась я Дэвиду. — Люди ненавидят социопатов за отсутствие эмпатии и сострадания, но кто, скажи мне, эмпатирует и сострадает социопатам? — Социопатов демонизировали за неспособность проявлять ту самую эмоцию, которую по отношению к ним не испытывал никто. — Как можно ждать от человека, что он овладеет наученной эмоцией, с которой он никогда в жизни не сталкивался? — Это лицемерие сводило меня с ума. Социопаты заслуживали серьезного внимания специалистов; вместо этого к ним относились враждебно и изгоняли из общества.

Я всеми силами старалась помочь, но не питала иллюзий и понимала, что одной моей помощи недостаточно. Мое психологическое вмешательство основывалось на личном опыте. Мой подход представлял собой лоскутное одеяло из психологических техник, к которым я сама пришла методом проб и ошибок, а подтверждения его эффективности были анекдотическими. Пластырь на пулевое ранение.

Но я понимала, что если поведаю свою историю, то смогу гораздо масштабнее повлиять на восприятие социопатии. Взглянув на меня, другие социопаты увидят, что можно вести обычную, «правильную», жизнь. Я дам им то, в чем сама больше всего нуждалась: надежду.

Я улыбнулась папе и пожала плечами.

— Возможно, когда-нибудь, — ответила я.

Дэвид воспользовался паузой и сменил тему:

— Ладно, скоро стемнеет. Пойдемте на улицу.

Все согласились, и мы вышли в коридор. Я заметила, что Харлоу с подозрением смотрит на меня, и спросила:

— Что?

Но она меня проигнорировала и свистом подозвала детей. Поднялась суматоха, все принялись завязывать шнурки и требовать подать им куртки. Мальчишки пулей выбежали на улицу, а через несколько минут и взрослые вышли в вечернюю прохладу. Харлоу задержалась,