Алекс и Адель. Рождество в Нью-Йорке - Мария Манич

Перепрыгивая через кучу мусора, пишу в ответ на историю сестры:

“Вы спите? Позвонить хочу”

“В душе. Пять минут”, — тут же отвечает она.

За это время я успеваю сфотографировать кучку рабочих в оранжевых спецовках и несколько бомжей, от которых стараюсь держаться как можно дальше. Они меня пугают, хотя в мире есть вещи и пострашнее Манхэттенских бомжей. Например, знать, что после секса со мной Алекс Немцев на другой день примется смотреть на тот берег, где трава зеленее. Ну… может и не после первого, а… тридцать первого…

Боже.

От отчаяния скулю, запрокинув голову. Вчерашний день забыть у меня уже точно никогда не получится! Потому что я, в отличии от своего лучшего друга, была трезва и при памяти!

Где он, черт его дери?

Я не звоню первая, потому что… я трусиха!

— Привет, мелкая, — мокрая рыжая голова Тони появляется на экране моего мобильного. — Как там… м-м-м… музейная жизнь города?

— Мы были в баре, — насупившись отвечаю. — Дважды.

Весь этот толстый троллинг моей семьи меня достал!

— О-о-о… это меняет дело, — посмеивается она, пристраивая телефон на на своем туалетном столике. — А где твой вундеркинд?

— Наверное, подыхает от похмелья, — говорю сердито, а потом напряженно замечаю. — Ты сказала “твой”.

— А? — переспрашивает непонимающе, точечно нанося на лицо крем, а потом кричит куда-то в сторону. — Немцев, я разговариваю с Аделькой!

— Ты… — безжалостно кусаю губы, пытаясь вернуть ее внимание обратно. — Ты сказала… “твой вундеркинд”. Почему ты так сказала?

Мне важно это узнать именно сейчас, когда я по щиколотку утопаю в снегу среди небоскребов. Почему она не говорила ничего такого раньше? Я бы… запомнила…

— Адель, — вздыхает сестра. — Ты сохнешь по нему с восьми лет. Думаешь, этого кто-то не знает?

— А кто еще знает? — лепечу я.

Проигнорировав мой вопрос, она продолжает:

— Ты на другой конец света к нему рванула. Конечно, он “твой вундеркинд”, чей же еще…

— Он не мой. Я слишком бледнокожая, он любит мулаток… — выпаливаю обиженно.

— Сомневаюсь… — бормочет она, расчесывая волосы.

Мое сердце заходится от волнения.

— Что ты имеешь в виду? Почему ты так сказала? — позорно требую я, по крупицам собирая каждое ее слово.

Мне нужно знать…

Тоня поворачивается в камеру и смотрит на меня с некоторым снисхождением.

— Милая, парни просто так не дружат с хорошенькими девочками годами!

— Дружат!

— У тебя там, что… — Тоня вдруг прищуривается, поднося телефон к самому нос, так что мне становятся видны только ее глаза. — Засос на шее?

— Эм… всем привет и всё пока! — сбрасываю вызов, в панике чуть не отшвырнув телефон в сугроб.

Черт!

“НЕ ДРУЖАТ”, — прилетает от сестры сообщение в мессенджер, и толпа желтых глазастых колобков ржет надо мной до слез.

Закрыв глаза, запутываюсь в себе еще сильнее, чем пять минут назад. И вдруг понимаю, что одной из этого лабиринта мне никак не выбраться. Если… он заварил всю эту кашу, пусть поможет мне ее расхлебывать!

Толкнув дверь первого попавшегося сувенирного магазина по пути на “Уолл Стрит”, влетаю внутрь и осматриваюсь. Баскетбол. Отлично.

— Дис энд дис, — тычу пальцем в бейсболки «Никс».

Синюю и красную.

— Энд дис, — показываю на шарф с принтов в виде американского флага.

— Кул, — поднимает вверх пальцы чернокожий парень за прилавком.

Быстро замотав шарфом шею, примеряю бейсболку. Я никогда в жизни их не носила, даже толком не знаю, как это правильно делается.

Беру обе, одну для себя, а вторую…

В кармане пальто звонит телефон, и я вытаскиваю его оттуда, кипя от негодования.

— Неужели? — бросаю зло. — Не беспокойся, я совсем не потерялась.

— Доброе утро, — слышу в трубке сиплый короткий ответ Алекса.

Даже в таком “предсмертном” образе его голос для меня, как доказательство существования вселенной, но сдержанность его ответа заставляет меня насторожиться.

— Взаимно, — бросаю сухо. — Я почти на месте… а ты? Ты что, спишь?

— Нет, возникли дела. — обрывает так же сухо как и я. — Встретимся сразу на арене Мэдисон-сквер-гарден. У парковки TT16. Возьми такси.

— На стадионе? — переспрашиваю, шумно дыша в трубку в ожидании, что он скажет что-то еще.

— Да. ТТ16, — повторяет, после чего кладет трубку.

Это очень… мило!

Смотрю на потухший экран шокированно.

Но ведь мы договаривались встретиться рядом с этим чертовым быком на “Уолл Стрит”. И с его натертыми до блеска яйцами! А до игры еще уйма времени…

От обиды хлопаю глазами, бессмысленно мечась ими по пестрым полкам вокруг себя.

Я ожидала чего угодно, но не этого… он что… меня игнорирует? Избегает?

— Мисс! — напоминает о себе продавец.

— Иду… — расплатившись, выхожу из магазина и замираю на тротуаре, пораженная тем, что город и все вокруг вдруг стало черно-белым.

Будто солнце для меня померкло!

Меня здесь ничего не задержит, если… если Алекса не будет рядом.

Чувствуя себя ужасно одиноко, бреду вдоль оживленной улицы, глотая смог и испарения канализационных люков.

Всю ночь я провела в безумных муках. Его поцелуи меня даже во сне доставали. Я проснулась с насквозь мокрым бельем, а ему, судя по всему, хоть бы хны. А может быть он решил все забыть, как это сделала я? Откуда мне знать?

Сделав пару селфи с вымученной улыбкой на фоне достопримечательностей, отправляю их родителям и занимаю столик в маленькой кафе с видом на Гудзон. Загрузив шахматную партию, прошу отца составить мне компанию.

К стадиону я приезжаю в полном унынии, и даже здание домашней арены “Нью-Йорк Никс” меня не впечатляет.

На парковке ТТ16 толпа итальянских туристов просит меня помочь с групповой фотографией, поэтому я упускаю тот момент, когда за спиной возникает мой неизвестно где пропавший друг.

Засунув руки в подбитую мехом замшевую куртку и осматривая пространство поверх моей головы, бросает:

— Привет, Эйнштейн.