Победоносец - Anne Dar

напротив его – семь мальчишек и пять девчонок в возрасте от четырнадцати до одного года, отец промышляет охотой, а мать швейным делом. Думая о такой жизни, я непроизвольно хмурюсь: жить полуголодными в перекошенной избе во имя веры в грядущий конец света, рожать детей почти каждый год и не хотеть ничего менять… И наша семья – часть этой общины. Мы явно что-то упускаем. Что-то очень серьёзное, важное.

Дед, не заметив меня, вошёл в соседский двор, и я не стал его окликать – решил, что поговорю с ним после того, как отправлю письмо.

Я уже подходил к калитке дедовского двора, когда из входных замковых ворот показался бурый плащ. Остановившись, я распознал в очертаниях знакомого силуэта своего лучшего друга. У Громобоя, как и у Утровоя, всегда была отличная одежда: если мой плащ давно прохудился и был много раз заштопан заботливыми руками Полели – плащ Громобоя всегда был нов; если мои пряжки бессменны – его пряжки меняются раз в год; если мои сапоги затёрты – его только что пошиты. Утровой ведёт на редкость успешную охотничью деятельность – он, ни много ни мало, негласно признан самым удачливым охотником в Замке, так что его семья, состоящая всего из двух человек, считается хотя и не завидно богатой, а всё же зажиточной. Но что важно: материальный достаток никак не портит ни отца, ни сына – крепкий дух в этих двух, как говорит дед Бессон.

Громобой к нам уже месяц, как не ходит – с тех пор как узнал, что Ратибор смотрит на Отраду тем же взглядом, что и он сам. Если мой брат влюбился в Отраду постепенно, тогда я почти уверен в том, что Громобой наверняка был удивлён одним погожим весенним днём узнать, что его волнует эта девчонка. Ещё бы! Громобой серьёзный, крупный парень семнадцати лет, к тому же выглядящий гораздо старше своего возраста, Отраде же ещё полгода до четырнадцатилетия тянуть – с чего вдруг внимание зацепилось не за более старшую девушку, допустим, за ту же Ванду? Впрочем, я рад, что Громобоя никогда не интересовала Ванда – утратить такую крепкую дружбу из-за влюблённости было бы особенно досадно. С другой стороны, я совершенно неожиданно оказался между двумя огнями: единственный брат и единственный друг влюблены в одну девушку, как будто в Замке больше других вариантов не найти! Интересно, если Отрада будет выбирать не из всех влюблённых в неё парней, а только между Ратибором и Громобоем – на ком остановит свой выбор? Громобой, безусловно, выглядит посолиднее за счёт своей серьёзности и габаритов, зато у Ратибора намного веселее нрав и он обладает более утончённой красотой. Впрочем, пока что Отрада сама по себе и ни на кого всерьёз точно не смотрит: её всё ещё больше интересуют посиделки с подружками, чем любования с парнями, да и согласно традициям нововеров, ей и не положено миловаться с воздыхателями, пока не минует шестнадцатый год её жизни – с шестнадцати лет нововерская девушка вступает в брачный возраст, но всё равно замуж наши девицы в основном выходят в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, гораздо реже в более раннем или же позднем возрасте.

– Вечер добрый. Идешь на Совиную вышку? – приблизившись, Громобой вынимает из-под своего плаща бумажный цилиндр, и я сразу же протягиваю руку, предупреждая его просьбу об отправке. – Благодарю. Это на западную дозорную башню, отчёт.

– Приходил бы, что ли, в гости. А то тебя не только мы перестали видеть, – я не договариваю имя той, что также стала реже видеть его, потому как разрываюсь между дружеским и братским долгом. Однако Громобой и без лишних слов понимает меня – в этом его особенность:

– Была бы она́ старше, а не Ванда, у меня уже давно другой бы разговор был с ней, – более тонкого намёка на мою пассивность никто иной не смог бы выдвинуть. Прежде чем я успеваю привычно сдвинуть брови, друг рубит с плеча: – Чего ждёшь-то, раз уж для себя всё понял?

Всё понял, конечно… Разве только то понял, что мне ничего не светит.

– Сам ведь знаешь, что не захочет правая рука князя отдать мне свою дочь.

– Так не спрашивая бери.

– Это на тебя не похоже. Ты так с Отрадой точно не поступишь.

На сей раз нахмурился мой собеседник, будто подумав о том, что он и вправду так не поступит, но в следующую секунду он пояснил свои слова:

– Я имел в виду, не спрашивая её отца, а не саму девицу.

Мы развернулись спинами к дедовскому забору и, будто родные братья, продолжили одинаково хмуро молчать, пока я наконец не сдался:

– И что ж эти Вяземские такие красивые.

– Да кто ж их знает! Сам никак не пойму. Может, их матери ведьмами были.

Как-то раз он ответил мне словами: “Ну, Ванда не настолько хороша, как Отрада”, – после чего между нами завязалась небольшая ссора, в результате которой наши чувства к двум разным Вязимским и вскрылись перед друг другом. С тех пор эта тема только между нами, как отдушина – хоть с кем-то можно обсудить свою тяжкую ношу: Ванда для меня неприступна, а Отрада для Громобоя маловата – вот и мучаемся, с той лишь разницей, что Отрада через год-два окончательно повзрослеет, и тогда уж Громобой своего шанса не упустит, а вот Ванда с возрастом едва ли станет менее недосягаемой… Впрочем, жизнерадостная Отрада ведь тоже может остановить свой выбор вовсе и не на замкнутом Громобое – она может выбрать весёлого Ратибора или любого парня из сотни тех, кто уже сейчас мечтает видеть её своей невестой.

Помолчав немного, мы в итоге пожелали друг другу доброго вечера и разошлись в разные стороны. На чём наша дружба действительно держалась, так это на наших схожих темпераментах: удивительно, но весельчак Ратибор никогда не был на меня так похож внутренним строением, как всегда был похож предпочитающий уединение Громобой. Впрочем, с братом у нас тоже было много общего: мы не только внешне походили друг на друга, словно две капли воды, но и мысли в наших головах зарождались и текли примерно в одном русле.

Поднимаясь на Совиную вышку, я всецело был погружен в свои мысли о сложных чувствах, в которые невольно оказался втянутым. Почему всё не могло быть проще? Почему Громобой не положил глаз на Полелю? Почему Отрада всё ещё не смотрит на Ратибора, не просто как на друга? Почему я заинтересовался самой неприступной девушкой