Победоносец - Anne Dar

у нас самый лучший, поэтому мне особенно жаль, что мы не знали нашу бабушку, умершую ещё до моего появления на свет. Отец говорит, что она была очень мудрой и красивой, и наша мать была едва ли не её точной копией. Бабушка была не русской, и имя у неё было красивое, но совсем не нововерское: Бенигна.

– Ну, чего у вас уже случиться успело? – дед откладывает сети, и по тону его голоса я понимаю, что он успел обеспокоиться раньше, чем мы успели рассказать ему все волнения своих приключений.

Неожиданно, впервые с момента падения в воду, заговорила именно Отрада, при этом продолжая хлюпать носом и с силой потирать правой ладошкой глаза:

– Я в воду упала… С моста… Потянулась за бабочко-о-ой… – всё объяснение предсказуемо закончилось заячьим воем.

Дед сразу же поднялся с лавки и принялся успокаивать девочку:

– Ну-ну-ну! Жива, а значит, всё ладно!

– Сарафа-а-ан мо-о-окры-ы-ый! Если папа узнает, что произошло, он больше не отпустит меня гулять с Полеле-е-ей!

– Ну, день сегодня солнечный, так ещё поспеем обсушить твой сарафан. Ну-ну-ну! Не плачь, Отрадка, а я тебе мёду дам.

– С огу… С огурцами?

Свежие огурцы, макаемые в мёд – особое угощение деда. Я любил эту сладость даже больше, чем ядрёную домашнюю карамель, запекаемую в железных ложках и подаваемую на палочках, сделанных из бывших спичек.

***

Дед держал ласковую корову, полтора десятка разноцветных курей, пять пчелосемей и небольшой огород, так что сначала мы наелись огурцов с мёдом, а ближе к вечеру было и парное молоко, и свежий хлеб, и картошка с овощами и рыбой из казана, вынутого из русской печи – мы помогали деду с готовкой еды и этим были счастливы.

Этот летний день на удивление быстро клонился к своему завершению, сарафан Отрады так и не успел просохнуть до основания, но всё ж уже был почти сух, когда мы надели его на неё, вытащив девочку из чистой льняной рубашки деда. Обычно весёлая Отрада хотя и успокоилась, и больше не плакала, всё же на протяжении всего дня вела себя тише обычного: забившись в угол, играла с трехмесячным котёнком, которого дед назвал Дымом за его густую серую шерсть.

Ещё до вечера с севера начали набегать кучевые облака, ведущие за собой тяжеловесные тучи. Громобой как раз вызвался проводить Вяземских девчонок до их избы, которую все в Замке за глаза называли “хоромами” за то, что изба эта имела два этажа и по ширине была больше, чем это прилично в среде общего нововерского отречения, но стоило моему другу встать из-за стола, как в светлицу вошёл большой человек с бородой до самой груди – отец Громобоя, Утровой по фамилии Ярчак.

Утровой Ярчак был лучшим другом нашего отца: их дружба завязалась ещё до того, как у них появились дети. На самом деле, Громобой не являлся родным сыном Утровоя, у них даже фамилии не совпадали – Громобой был сыном лучшего друга Утровоя, с которым был в дружбе и мой отец, так что когда во время великого землетрясения Громобой осиротел в возрасте трёх лет, Утровой взял его себе на воспитание и с тех пор стал зваться его отцом. В возрасте двенадцати лет Громобой признался мне, что совсем не помнит своих родных родителей и что по этой причине считает, будто Утровой ему родной отец. Эти двое идеально подошли друг другу: оба молчаливые, предпочитающие тихое размышление громким словам, оба крупногабаритные, и мировоззрение у них не шибко отличалось – тот, кто не знал о том, что Громобой приёмный сын Утровою, никак не мог сказать, будто между этими двумя людьми совсем нет никакой кровной связи. И тем не менее, они считали друг друга родными настолько, что уже и позабыли о том, что на самом деле всё совсем не однозначно. Единственное, в чём они отличались: Утровой больше любил охоту, а Громобой почитал рыбалку.

– Утровой, где своего друга потерял? – сразу же поприветствовал нежданного гостя дед, спросив его о нашем отце.

– Белогор ещё не вернулся с охоты, – голос у Утровоя был низкий, с хрипотцой.

– Буря приближается…

– Не впервой ему. А вот детей лучше по избам развести, – подойдя к столу, мужчина взял жбан с кислым домашним квасом и в один присест выпил его весь, после чего, размашисто утерев усы, сказал сыну: – Громобой, бери Ванду с Отрадой, проводим девочек до их дома. А внуки твои пусть с тобой останутся, Бессон. Пока Белогор не вернётся.

Я, Ратибор и Полеля проводили гостей до скрипучей калитки, которую только со второй попытки заперли на тяжёлый ржавый засов. Время перед началом бури в детские годы особенно прекрасно: налетающие порывы влажного ветра заставляют дышать полной грудью, пляшущий под ногами травяной сор приглашает в бег, темнеющие небеса нагнетают атмосферу надвигающегося на тебя величия… Стоило гостям уйти, как мы втроём сразу же бросились к Совиной башне. Добежав до неё, я и Ратибор, не останавливаясь, начали подниматься вверх по узкой лестнице, даже не думая оборачиваться на Полелю – сестра с ранних лет боялась высоты, так что на Совиную башню никогда не поднималась. Боязнь перед высотой у неё была настолько велика, что она только отцу и позволяла носить себя на руках, да и в тот год перестала разрешать, начав считать себя взрослой. Обернувшись один раз, я увидел, что Ратибор не отстаёт от меня, а Полеля, отреагировав на первые крупные капли дождя, восторженно замахала руками и со всех ног побежала назад в избу, откликнувшись на призыв деда.

Остановившись только на самом верху, представляющим собой квадратную обзорную площадку, по центру которой был установлен дубовый столб с вырубленными в нём дуплами, в которых дневали совы, я упёрся обеими руками в защитную преграду и врезался взглядом в границу леса, над которой уже угрожающе бурлили чёрные тучи – отец сейчас там, но я почти не беспокоюсь за него, потому что он не впервые встречает бурю в лесу, и всё же, лучше бы он сейчас был дома, рядом с нами.

Чёрные тучи набегали с севера, но порывистый ветер был на удивление тёплым. Совсем рядом раздался первый раскат грома, и я посмотрел на Ратибора, чтобы узнать, не боится ли он, как вдруг, вглядываясь вдаль, брат заговорил:

– Однажды я уйду из Замка. Буду жить в таких дальних землях, о которых тут и не слыхивали. И у меня будет самая красивая среди всех красавиц жена, и мы будем жить счастливо: так, как сами