По щучьему велению, по Тьмы дозволению - Евгения Преображенская

Они рассказывали ей свои истории и учили только им ведомому колдовству тёмных духов. Лучия была необычайно талантлива. Когда же она повзрослела, то овладела и женской наукой обольщения. Она поняла, что волю мужскую порабощает не нежный взгляд и преданность, но иное…

Однако потребность в ласке свойственна всем созданиям Творца. Она напомнила Лучии о случившемся с матерью, об отце-предателе. Жажда любить и быть любимой нашептала о безвозвратно потерянном. И лютый гнев придал небывалых сил.

Лучия улыбнулась своим воспоминаниям и бросила взгляд на спящего на троне царя. Глаза её заволокло туманом скуки. Алые губы презрительно скривились, придав изящному лицу жуткое выражение.

Вот он, её родитель: смелый охотник — и мерзкий изменник. Его борода поседела, но осанка не утратила стати, а черты — благородства. Сразу видно, много женских сердец погубил царь. Но пришло время расплаты. Его сердцем отныне будет владеть лишь взгляд Лучии — той, которая любила его до самой своей гибели.

Речная оборотница поднялась с трона и склонилась над подарком, лежащим на столе. Она бережно завернула глаза матери в тряпицу, завязала и укрепила её на бечёвке. Расстегнув кафтан на царе, она повесила кулёк под его рубаху.

Через разноцветные стёкла окон пролилось солнце. Холодный осенний день оживил столицу. На улице раздались голоса. Кое-кто из усыплённых хмелем и колдовством гостей начал ворочаться. Пора было браться за дело и щуке.

Многие чары придётся сплести, чтобы окутать неведением не только владыку, но и его приближённых. Все они должны думать, что знали Лучию — младшую царскую дочь с самого её рождения, что была она во дворце всегда. Что же до старшей…

В силах глуповатого, но весёлого Емели оборотница не сомневалась. Она проверила на себе и оценила его страстный пыл. Его руки, не огрубевшие в тяжёлых трудах, были ласковыми и умелыми.

К тому же царевна ли, простая крестьянка — каждая женщина ценит искренность. А в этом Емеля был что ребёнок. Несмеяна — такое же дитя, поупрямится и сдастся.

Но не всё шло согласно задумке речной оборотницы. Вскоре обнаружилась пропажа царевны. Емеля прибежал в покои, которые заняла Лучия, с недоброй вестью и рыжей косой в руках.

— Несмеяны нигде нет… — сообщил он, задыхаясь от волнения. — На её ложе какая-то полуголая девка… визжит, рыдает. А от царевны только волосы остались!

— Что ж, не видать тебе царства, голубчик, если не отыщешь беглянку, — спокойно ответила ему Лучия. — Ступай к царю, он знает тебя как жениха царевны. Доложи ему обо всём. Пусть даст ратников. А я помогу вам по-своему… — речная оборотница отняла у Емели рыжую косу и поднесла её к лицу, провела носом, принюхалась. — Дурочка идёт вдоль воды… Пока поблизости будет хотя бы ручей, я подскажу тебе, где искать царевну. — Её глаза вспыхнули зелёным пламенем. — Верни Несмеяну во дворец!

— Будет сделано, — поклонился Емеля.

Когда он ушёл, Лучия приблизилась к окну. Перед ней простиралась площадь, разделяющая общий терем и женский, высилась башня, в которой жила царевна. Нечто странное привлекло внимание оборотницы.

На площади прямо под окнами застыл силуэт женщины: высокая царская корона была на ней, пышный сарафан. Но и корона, и сарафан — весь её образ был будто соткан из самой тьмы.

Обе женщины пристально смотрели друг на друга, изучали. Вдруг неподалёку залаяла собака. Тень на площади вздрогнула, обратилась чёрной кошкой и исчезла.

— Ты кто ещё такая? — оскалилась Лучия. — Что за лярва мерзкая? Пожирательница боли, горя и слёз…

07 Беглецы

— Ты больше не плачешь и как будто повеселела, — заметил Инальт Богат.

— За стенами дворца мне словно стало легче дышать, — призналась Вита. — Мне тревожно за батюшку, обидно за дом, но век бы туда не возвращалась.

— Мы отправимся к моему отцу, — рассудил Инальт. — Князь Богат владеет небольшим войском, его уважают и царские воеводы. Они прислушаются… Мы всё расскажем и соберём подмогу!

— Ты славно придумал, — Вита смущённо опустила глаза к костру.

— Что случилось? — нахмурился Инальт. Неужели он сделал что-то не то, допустил грубое слово при царевне?

Та провела пальцами по своим коротким взъерошенным волосам. Инальт забрал у свиней-стражников оружие, тёплые плащи и шлемы. Теперь он выглядел как ратник, а юная царевна походила на мальчишку новобранца.

— Я обрезала свои косы и лишилась красоты, — пожаловалась Вита.

— Вовсе нет, — возмутился Инальт. — Признаться, я даже не заметил, — соврал он во благо. — Не платья царские и не волосы длинные дарят красоту женщине… — сказал он и тоже опустил глаза, смутившись. Вдруг Вита подумает не о том, что он имел в виду?

Беглецы давно покинули и крепость, и белокаменную столицу. Пламенеющие багрянцем осенние леса укрыли их от глаз людей. Они шли весь день и к вечеру оказались далеко от людских жилищ.

Только птицы, звери и лесовики могли увидеть девушку и юношу. Приближающаяся ночь полнилась тайной жизнью, шорохами, вздохами ветра. Но никто не трогал двух путников. Свет пламени отпугивал многих лесных жителей, у остальных по осени были свои заботы.

Инальт любовался огнём, он напоминал ему Виту, которой открыто любоваться он себе не позволял. Рыжие локоны, рыжие брови и трепещущие рыжие ресницы, а под ними прячется взор голубых глаз, — нет на свете девы красивее. Как она может сомневаться в себе?

Юноша не заметил сам, как перевёл взгляд на Виту, сидящую напротив. Она посмотрела на него. Её губы дрогнули, и улыбка осветила лицо ярче пламени. Кажется, впервые в жизни Инальт видел эту улыбку.

Вита подалась к нему ближе. Он уловил её тёплое дыхание, девичий запах. Каждая его частица потянулась к ней навстречу. Их губы соприкоснулись на миг. И вновь оба отпрянули, сильнее лесных духов испугавшись того, что ощутили.

Сердце Инальта охватил трепет, важные слова было коснулись уст. Он хотел произнести важное, но что-то сдавило горло.

— Я… — вымолвила царевна.

Но в глазах её вдруг промелькнул ужас. Страшное предчувствие, тревога скрутила и нутро Инальта. Слова остались невысказанными.

Где-то вдали взвыли волки. Закричала хищная птица. От ручья, бегущего неподалёку, пахнуло замогильным хладом. Затрепетали листья осины, посыпались золотым дождём.

Инальт упал