Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

Я хочу, чтобы он всю жизнь был один. Чтобы ему было хуево.

Так же, как и мне.

— Кристина, перестань, — Лори накрывает мою руку своей. Ее ладонь такая теплая и настоящая, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не одернуться. — Не мучай себя.

— Я и не мучаю, — пытаюсь улыбнуться, но губы не слушаются. Компенсирую это беззаботным подергиванием плечами. — Я просто констатирую факты. Они отлично смотрятся вместе. Она ему подходит. Взрослая, не то, что я. И высокая — его спина, наверное, кайфует и пишет благодарственные письма. Некрасивая, правда, но с его деньгами — это вопрос пары визитов в хорошую клинику пластической хирургии.

Я чувствую, как к горлу подступают едкие слезы.

Сглатываю их, давлю в себе. Я не буду плакать.

Ни хрена.

— Там вроде бы ее имя есть, да? — Снова тянусь к журналу. — Спорим, у нее какое-то очень элегантное хобби? Безупречная репутация и нет садиста-отца?

Лори успевает раньше и все-таки прячет журнал в сумку.

— Хватит. Давай сменим тему, — предлагает с легким нажимом. — У меня с этим Днем рождения уже голова кипит. Поможешь? Просто свежим взглядом, что я могла упустить.

Не дождавшись моего ответа, начинает рассказывать про торт, про шарики, про гостей. Я киваю, поддакиваю, делаю вид, что слушаю. Но ее слова доносятся до меня, как сквозь вату.

Я смотрю на ее счастливое, оживленное лицо. На то, как светятся ее глаза, когда она говорит о своих детях, о своем муже. И чувствую укол черной ядовитой зависти.

У нее есть все. Семья, любовь, счастье.

А у меня — ничего.

Только боль. И маленький, пульсирующий комочек жизни внутри, который, возможно, тоже однажды возненавидит меня, как его отец, когда узнает, что я такое.

— Вот, как тебе? — наконец, заканчивает Лори, выдерживая вопросительную паузу. — Что я упустила?

— Пригласить меня, — говорю на автомате. Осознаю — медленно, почему-то только сейчас, хотя разговоры о первом Дне рождения близняшек идут уже месяц. — Он приедет, да?

Логично. Они с Шутовым приглашают только самых близких.

Я смотрю на нее. Лори вздыхает, не извиняется, но у нее такое лицо, как будто она реально разрывается между двумя берегами.

До этого я держалась на том, что между нами почти три тысячи километров.

Что мы не можем пересечься даже чисто теоретически.

А теперь…

Авдеев приедет.

Сюда.

В Осло.

Через неделю.

Мир вокруг меня медленно сужается до одной, бьющейся в черепе панической мысли: куда мне бежать теперь?

Домой я добираюсь на автопилоте. Такси плывет по залитым жемчужным светом улицам, я смотрю на отражение города в мокром от недавнего дождя стекле, но не вижу ничего. В голове — только его лицо.

Такое…. улыбающееся. Такое спокойное. И новая телка рядом. Хотя, конечно, «тёлкой» в его жизни была красивая и безбашенная Кристина Бара, которой можно было предложить потрахаться за просто так между подходами к стейку и бокалом шампанского. А на лице той безобразной мадам большими буквами написано, что таких женщин в постель приглашают только после официального оглашения серьезных намерений.

Сначала я даже жалею, что не отвоевала у Лори тот журнал и не нашла там ее имя.

Хотя, его название я хорошо помню и ничего не мешает мне выйти и прогуляться до ближайшей раскладки с прессой — со второй или третьей попытки, я наверняка найду то, что нужно. Но через секунду, я гоню подальше эти идиотски инфантильные мысли.

Я держалась четыре месяца.

Я избавилась от телефона — сначала просто все удалила, а потом вышвырнула его в реку, хотя в этом не было большей необходимости, но мне хотелось верить, что это принесет облегчение. Не принесло. Я вытравила, выжгла, испепелила в своей жизни все, что могло напоминать о нем даже косвенно. Оказалось, что все это бесполезно, потому что самое большое напоминание об Авдееве, каждый день росло в моем животе.

Я намеренно не искала о нем ничего все эти четыре месяца. Ни одной новости, ни одного упоминания в прессе. Я заблокировала все возможные пути, по которым информация о нем могла бы просочиться в мою новую, стерильную жизнь.

Выжигала его из себя каленым железом, день за днем, час за часом.

Убеждала себя, что мне все равно. Что его больше нет.

И вот — он снова на сцене. Врывается в мой хрупкий, едва выстроенный мир без спроса.

Через случайную блядскую страницу журнала в руках Лори. И разрушает все до основания.

За секунду. Или даже меньше?

Моя квартира встречает меня тишиной. Я бросаю сумку на пол, не разуваясь, прохожу в гостиную. Падаю в кресло у окна. За ним — вид на полотно реки, на старые кирпичные дома на другом берегу. Обычно этот вид меня успокаивает. Сегодня — он просто фон для моей боли.

Сегодня меня этот вековой покой раздражает до тошноты.

Закрываю глаза, но картинка из журнала стоит перед мысленным взглядом, как приговор. Вадим и страшилище. Они смотрятся вместе. Идеально. Как настоящая парочка с обложки

Все эти месяцы я почему-то не думала о Виктории. Каким-то образом работа с психотерапевтом наложила табу на мое чувство вины перед мачехой. И даже если изредка во сне всплывал тот ее торжествующий взгляд, меня это даже почти не ранило. Я была уверена, что то кольцо — подарок Вадима. Потом, позже когда поняла, какую партию он разыграл с моей помощью, решила, что он просто вернулся к ней.

Эта мысль… она не была легче. Просто если бы он был с Викторией, я могла бы списать это на что угодно. На чувство долга, на старую связь, на бизнес. Но та, на фото с награждения — явно другая. Похожа на сознательный выбор «в долгую». Похожа на женщину, которую берут в жены, когда богатый мужик пресыщается одноразовыми красивыми куклами и решает, наконец, остепениться.

В том, что я перестала существовать в его жизни в тот самый момент, как Авдеев переступил порог моей квартиры, ни на секунду не сомневаюсь. Я слишком хорошо видела его холодных взгляд. Он выглядел более живым и заинтересованным даже когда обсуждал свои миллионные контракты. А я — просто ошибка, бесполезный набор символов, приговоренный к «Ctrl + Del».

К горлу подкатывает знакомая тошнота. Бегу в ванную, едва успевая добежать до раковины. Меня снова рвет, но на этот раз не сильно. Теперь это просто остаточный эффект, но в горле все равно жуткие рези от вкуса желчи.

Когда спазм, наконец, отпускает, я смотрю на свое отражение в