Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова

Сарафан выше колен задрала, вовсе б его порвать, бегать мешает, в сторону душегрея полетела, летник за ней, куда-то венец делся — искать некогда. Коса по спине била, подхлестывала.

Быстрее, еще быстрее.

Ногу ушибла — даже внимания не обратила.

Не сломана ведь, бежать может?

Неважно все остальное! Успеть бы, только успеть… пусть Боря ее дурочкой назовет… да хоть что пусть выскажет! Лишь бы жив был!

Коридоры сами под ноги ложились, стелились послушно, да и в темноте Устя видела, ровно кошка. Жаль, нельзя на четыре лапы встать, кошки быстрее людей бегают…

Бегом, бегом… в горле бьется сердце, по щекам невольно слезы текут, грудь разрывается — какой уж тут воздух в подземных ходах! Да никакой, спертый, считай, и нет его…

Поворот, еще один — и вот перед ней выход в Сердоликовую палату.

Устя почти влетела в нее — и словно в давнем кошмаре…

Тогда она слишком поздно пришла. А сейчас…

Сейчас Боря с трона поднимается, а к нему боярыня Степанида подходит, и говорит что-то… неважно все!

Устя так заорала, что палаты дрогнули.

— НЕТ!!!

И вперед кинулась.

Не успела б она никогда, и быть беде, но потеплел на груди государя коловорот, так раскалился, что Борис невольно руку к груди вскинул, отшатнулся, не дотянулась до него Степанида сразу-то. А потом и поздно уж было.

* * *

Мир дрогнул и рассыпался в клочья для боярыни Пронской.

Сейчас, вот чуть-чуть… понятно же, мужчина сильнее, и с ней справится легко, а ей бы только два шага сделать. Буквально два шага, и когда отвернется государь, удар нанести, и клинок уже так удобно лег в руку, словно для нее и создан был, и…

— НЕТ!!!

Невольно на крик обернулась боярыня.

Устинья Алексеевна?

Да Степанида ее и не узнала сразу. Просто кинулось на нее что-то непонятное, рыжее или черное, растрепанное, грязное донельзя, чуть не одним прыжком половину палаты пролетело, повалило на пол, и покатились они, сцепившись, ровно две кошки.

Вылетел, зазвенел, покатился по полу наговорной ведьминский клинок.

Взвыла от ярости Степанида, отшвырнула от себя Устинью, а встать уже и не успела.

Это от бега да от ярости зашлась Устинья, а когда сцепились они с боярыней, о другом вспомнила.

Черный огонь полыхнул ярко-ярко.

Борис что есть силы ее в лицо ударил, прямо ногой, отшвырнул от Устиньи. Он тоже не сразу жену узнал, осознал не сразу, что она это.

Голос ее, а вид⁈

Да на огороде пугала красивее стоят!

Пара секунд ему потребовалась, а когда выпал, покатился по полу клинок, и вовсе понятно стало.

Уж не колбасу сюда боярыня резать пришла, наверное, Борис клинок в угол пинком отшвырнул, да вмешаться в драку бабскую не успел, Степанида сильнее оказалась. Отбросила она Устинью, а встать уже и не успела.

Было уже с Устиньей такое один раз, когда не пожалела она татя.

Вот и сейчас…

Не разум сработал, сила быстрее ее оказалась, полыхнул под сердцем черный огонь яростный — и ему повинуясь, черным пеплом сердце Степаниды осыпалось.

Когда Борис ее ногой отбросил, да к Устинье обернулся, та уже мертвая падала.

— УСТЯ!!!

Жена на него посмотрела, а потом что-то поменялось в ее лице. То ли глаза перестали гореть дикой лесной зеленью, то ли само выражение лица изменилось — Устинья прямо на полу обмякла.

— Боренька… ЖИВОЙ!!!

Борис ее с пола подхватил на руки, на стражу рявкнул. Где они только копались, болваны⁉

— Лекаря! ЖИВО!!!

В дверях заминка возникла, кто-то побежал, топая. Борис на Степаниду покосился, даже и не понял сразу, что мертва она.

— Эту — связать!

Устю трясло всю, она за него цеплялась, рыдала так, что Борису за жену страшно стало. Нет, не за ребенка, о малыше он в ту минуту и не думал даже, а вот жена… да что с ней такое⁉

— Устя, Устёнушка… ну вот же я! Живой, все в порядке….

— Она…. Она убить шла!

И слезы потоком.

Борис глазами клинок поискал, сам встать не смог, куда уж тут, с супругой на руках, кивнул стрельцу ближайшему.

— Там нож в углу лежит, возьми осторожно, да сюда принеси. Отравлен может быть.

Устя рыдала безудержно, потом Адам пришел, за руку ее взял.

— Государыня, что случилось?

Ответа он от Бориса дождался.

— Я в палате был, ко мне боярыня Пронская вошла. Говорить начала, а тут Устя на нее и кинулась.

— Государыня, живот не болит? Не тянет?

Если что Устинью и могло остановить, так только этот вопрос. Женщина слезы вытерла, дышать глубоко принялась, вдох, второй…

— Не знаю… Боренька⁈

Когда б все заново случилось, Устинья бы так же поступила. И ведьму не одолеть без нее было, и за мужа она кого угодно порвала бы, а… ребенок что⁈ Что с малышом ее⁈

И такой жутью ледяной пробрало по позвоночнику…

— Дай-ка я тебя осмотрю, государыня.

Устя в Бориса так вцепилась, всем ясно стало: мужа она от себя не отпустит. Адам только хмыкнул, Борису бровями показал, что все в порядке, он женщину и так осмотрит. А что делать?

Беременность!

У баб и так-то мозга мало, а в это время и последние мозги куда-то деваются. Так чудят… что там боярыня Степанида! Адам и не такое видывал, насмотрелся! А уж как родят, там и молоко в голову ударяет, что ли? Мужчинам бедным только выть остается, что тем волкам!

ДурЯт бабы, еще как дурЯт, и ничего ты с ними не сделаешь. Терпеть надобно.

— А вот мы сейчас сюда перейдем, на лавку, — заворковал Адам, помогая Борису поудобнее перехватить жену. — Вот, ляжем, ножки вытянем, дадим мне животик ощупать… хороший у нас животик, мягкий…

Устя и не сомневалась в том.

Она молодая, здоровая, да и сила у нее немалая, выносит она ребеночка и рОдит легко. Чтобы волхва плод скинула, тот мертвым быть должен. Или уж вовсе беда какая случиться должна, чтобы у волхвы и на себя-то жизненных сил не хватило.

Да и что она такого делала, когда призадуматься? В возке она легко ехала. Ведьма ей урон нанести не успела сильный, все на себя бабушка приняла. Вот потом….

Верхом она скакала, а и то — уметь надобно! Дурак и на ровном месте себе бед