Тэлон - Кериен Коул

башке такой дурдом, что кажется, будто это она меня бросила. Я словно мысленно вычеркнул из череды событий тот факт, что это я съехал с катушек и бросил ее. Каждый раз, когда слушаю ее сообщения и читаю смс, сердце пропускает удар. Я провожу часы в зале, вымещая зло на боксерской груше, представляя, что избиваю самого себя. Какого хрена я натворил?! Почему эта идиотка, доктор Холлистер, не надавала мне по башке и не вбила в нее хоть крупицу разума? Неужели она не видела, что я окончательно свихнулся? Почему я не посадил Азию рядом и не заставил ее просто поговорить?

— Хорошо. От жизни в гостевом домике у Ба я растолстел. Она меня закармливает.

Я, конечно же, не скажу бабушке, но ее капкейки не идут ни в какое сравнение с пирожными Азии. И никакое мыло тоже. И лосьоны. И смузи. А смотреть на других женщин я вообще не могу. И на кошек тоже. Я теперь ненавижу кошек.

— Тебя отвезти домой или сам доедешь? Как самочувствие?

— Думаю, справлюсь. Она сказала, куда переехала? — интересуюсь я как бы между делом.

Мысль о том, что я не знаю, где она, невыносима. Где она спит. Где Пикси. Как бы я хотел закрыть глаза и, когда открою, снова оказаться рядом с ними.

— Она сказала, что нашла таунхаус.

— Не сказала, где именно?

— Тэл? Если тебе не все равно, почему бы не позвонить ей? Она сама тебе расскажет.

— Не… — закусываю губу я. — Ей так будет лучше.

— Ты знаешь, что я об этом думаю. И мне не показалось, что ей лучше. Она спрашивала, как ты себя чувствуешь.

— Что ты ей сказал?

— Сказал, что ты гребаный упрямый придурок.

— Сам ты гребаный придурок.

— Сказал, что у тебя все в порядке. Доволен?

— Нет, но я не хочу, чтобы она обо мне вспоминала.

— Чувак, мне кажется, вспоминать о ком-то и любить кого-то — совершенно разные вещи.

Я захожу в спальню и вытаскиваю из шкафа сумку, чтобы начать собирать вещи. Хочу поехать домой сегодня же.

— Я не хочу об этом говорить, Лукас. Спасибо, что сообщил. Увидимся через неделю, я приеду на сеанс в студию.

* * *

На то, чтобы добраться до дома из района Уайт Маунтинс, где живет бабушка, у меня уходит времени в три раза больше, чем обычно. Когда я ехал сюда, расставшись с Азией, было настоящее представление, но дорога обратно оказалась еще хуже. Давление в ухе мучит все сильнее, а тошноту не сдерживают даже таблетки. Три раза приходится останавливаться, чтобы проблеваться.

Когда я наконец подъезжаю к дому и паркую машину перед гаражом, я готов буквально целовать землю, на которой стою. Но уже когда направляюсь к входной двери, в голове вертится только одна мысль — сам не знаю, зачем я так хотел сюда поскорее вернуться.

В доме темно, свет горит только в фойе, и вокруг пугающе тихо. Даже несмотря на то, что я оглох на одно ухо, а во втором постоянно шумит, тишина в доме преследует меня, как призрак.

Бросив сумку с вещами прямо на пол, я медленно обхожу дом, заглядываю в комнаты, в каждой из которых воображение подсовывает недавние, такие счастливые воспоминания. Каждый угол, каждый предмет мебели, каждая вещь напоминает о ней. В памяти эхом проносятся шутливые перепалки, ее смех. Я до сих пор вижу, как она с утренним кофе сидит на широком подоконнике в кухне, милая и чертовски сексуальная в дурацких очках в фиолетовой оправе, а Пикси мостится рядышком на табуретке.

Черт! Я по ним скучаю. Я разрушил нашу семью. Позволил болезни одержать верх.

Спустившись в ее мастерскую, обнаруживаю, что комната теперь абсолютно пуста. Это была ее любимая комната, и мы проводили здесь очень много времени, придумывали дизайны и трахались на столе. И на полу. И у стены возле полок. И даже рядом с этим страшным манекеном, который я ненавидел.

Я открываю холодильник и ошарашенно застываю. Азия заполнила его моими любимыми блюдами, даже выпечкой. Все в стеклянных контейнерах, на каждом стикер, где ее аккуратным каллиграфическим почерком надписаны содержимое и дата приготовления.

И, конечно же, здесь есть капкейки.

Твою мать! Ну зачем ты так со мной, Мармеладка?

* * *

Решив одним махом расправиться с эмоциональным потрясением от возвращения в пустой дом, я поднимаюсь наверх.

Со стены в нашей спальне исчезло свадебное фото. Это была моя любимая фотография — фотограф успел нажать на кнопку в тот момент, когда я пощекотал Азию, чтобы она улыбнулась, и поцеловал, прежде чем она успела увернуться. Я, конечно, ничем не заслужил эту фотографию, да и не нужна она мне, откровенно говоря. Образ навеки впечатан в фотоальбом моей памяти.

Перед отъездом Азия прибралась, все чисто, вещи лежат на своих местах. Моя одежда аккуратно развешена в гардеробной. Полки и вешалки на ее стороне все пустые. Вокруг ни единой шерстинки от Пикси, очевидно, пропылесосить Азия тоже не забыла.

Постояв немного в гардеробной, я направляюсь в ванную. На полке маленькая коробка с моими любимыми видами мыла и лосьон, который она сделала специально для меня. Он пахнет ею, именно поэтому так мне нравится. Не знаю, зачем она оставила все это — чтобы наказать меня или хоть так приласкать напоследок, помня, что именно эти штуки мне нравятся, и надеясь меня порадовать. Зная Азию, а я знаю ее довольно неплохо, я практически уверен, что она пыталась сделать мое возвращение домой не таким грустным. Потому что она меня любит.

Ну или любила. Сейчас-то она скорее меня ненавидит за все то, что я сделал и наговорил.

Я не ожидал, что она так бурно отреагирует на мой уход. Думал, она почувствует облегчение, потому что отделалась малой кровью. Мне казалось, первые несколько сообщений были написаны в гневным порыве, от шока из-за того, как резко я оборвал наши отношения, но спустя четыре недели и больше двухсот сообщений даже мне стало ясно, что она не бросилась в объятия Дэнни, как я предполагал. Я тогда был не в состоянии трезво мыслить, в голове остались лишь злость и обида, и я не сомневался, что она хочет вернуться к бывшему. А сейчас не знаю, что произошло. Я накосячил, и от этого больнее всего.

Внезапно почувствовав слабость и тошноту, я присаживаюсь на кровать, и тут замечаю кое-что краем глаза. На ее подушке лежит аккуратно сложенная футболка — та, которую я оставил для нее, когда уехал в турне