4 месяца - Джессика Гаджиала

— Как это подходит? — спросил он, выглядя так, будто ему пришлось пережить небольшое потрясение. Иногда, когда я только знакомилась с людьми, это была обычная реакция.

— Берт и Эрни. Они были совершенно не просто соседями по комнате, понимаешь?

— Мне кажется, ты слишком много анализируешь детское шоу.

— Пожалуйста, — сказала я ему, закатывая глаза. — Ты когда-нибудь пересматривал детскую передачу или фильм, будучи взрослым? Они полны сексуальных шуток, которые прошли мимо наших голов. Фу, убери свою пепперони с моего куска, — заворчала я, зная, что вкус еще останется. Я была придирчива к своей пицце и совершенно не апологетична в своих сильных чувствах (прим. Апологетический — защищающий на словах или на письме). — В любом случае, на чем мы остановились? — спросила я, когда он оторвал кусок и отправил его в рот, оставив нижнюю губу немного жирной. — О, точно. На птицах. А что? У тебя есть птица?

— Я разделяю опеку над синим с золотом макао.

— Что? С бывшей? — спросила я, пытаясь представить себе спокойного, серьезного, немного неухоженного мужчину в отношениях, и задаваясь вопросом, какие девушки ему нравятся? Такие же, как он? Девушки-задроты, девушки-геймеры? Девушки, которые обмазываются синей краской и пристегивают хвост, чтобы попасть на научно-фантастические конвенции?

— С одной , э-э, знакомой.

— Точно. Я часто разделяю опеку над долгоживущими существами со своими случайными знакомыми…

— Почему ты не взяла собаку?

— Прости что? — спросила я, набив рот сыром и соусом, от которого отслаивалась кожа.

— Анкета из приюта. Почему ты не закончила ее заполнять?

— Я заполнила ее, когда была очень уверена в своем будущем. Но потом все изменилось. Я не хотела брать на себя такие обязательства, пока не буду в этом уверена. Я ненавижу, когда люди импульсивно заводят домашнее животное, а потом возвращают его. Это обязательство. Как завести ребенка.

— Что изменилось?

— Значит, если я буду убирать за тобой, ты не скажешь моему отцу, где ты меня нашел? — спросила я, меняя тему разговора, не желая говорить об этом.

Я никогда не говорила об этом.

Я не могла об этом говорить.

Я никому не рассказывала о своем плане, потому что хотела, чтобы это был счастливый сюрприз.

Но потом я потерпела неудачу. Впечатляющую.

И ничто не казалось менее привлекательным, чем разговор о моей неудаче. Я бы предпочла получить эпиляцию бикини от кого-то из тех, у кого есть коктейли, и слушать их рассказы о том, как диета «Кето» изменила их жизнь.

— Я должен сказать ему, что нашел тебя, — уточнил он.

— Верно, — согласилась я, немного сдувшись, не уверенная, в какую сторону указывает его моральный компас, если он готов лгать тому, кто платит ему за работу.

— Ты здесь уже несколько месяцев. Ты хоть немного приблизилась к тому, чтобы получить то, зачем пришла? — спросил он, пристально вглядываясь в мой профиль, когда я демонстративно отвела глаза. Я не думала, что в моих глазах были такие же кольца настроения, как у него, но я не собиралась рисковать. У меня было чувство, что если кто-то и сможет поймать меня на лжи, то это будет он.

— Я не знаю, — призналась я, переходя ко второму кусочку, надеясь, что это даст мне повод не отвечать полностью.

Дело было в том, что я не знала. Я не хотела признаваться в этом даже самой себе. Но я ничего не добилась. Все, чего я добилась, — это все больше беспокойства о том, что моя квартира пуста, что мама удивляется, почему я не пришла на женский бранч, который она устраивала со своими сестрами и несколькими подругами, которых я всегда знала как тетушек. Все ускользало. И без какой-либо веской причины.

— Так зачем быть здесь? Отправляйся домой.

И солгать отцу о том, где я была, почему я была там.

Я не могла утверждать, что мой собственный моральный компас указывает на север. Я лгала раньше. Я лгала своим родителям. Может быть, даже не раз, потому что чрезмерная опека отца ущемляла мою подростковую потребность в свободе.

Я не сказала ему, когда собиралась на нелегальную вечеринку в лесу за школой в младших классах. Я не сказала ему, когда встречалась в школе с плохим мальчиком в кожаной куртке, от которого он просил меня держаться подальше, с парнем, который лишил меня девственности и тут же потерял мой номер телефона. Я не сказала ему, когда выбрала специализацию в колледже, которую он бы не одобрил. Я многого ему не сказала.

Я не могла рассказать ему об этом.

Я могла бы придумать какую-нибудь историю о том, что у меня поздновато наступил кризис четверти жизни, и я сбежала от всего. Если бы я была достаточно туманна, он мог бы мне поверить. Скорее всего, он просто испытает такое облегчение от того, что меня не украли на улице, не засунули в корабль и не продали, как он боялся, что со мной может случиться, что он не стал слишком сильно давить.

— Итак, какую уборку я буду делать? Нужно ли мне вытирать пыль с твоей пирамиды из пивных банок?

— Уборка моего офиса, — сказал он мне.

— У тебя в офисе так грязно?

— Я провожу там больше времени, чем дома.

— Ладно, хорошо. Я могу убраться в твоем офисе. Каков график? Раз в неделю?

— Сойдет, — согласился он, когда я взяла еще один кусочек.

— И ты ничего не скажешь о турецкой мафии? — спросила я.

— Нет.

— Хорошо, — согласилась я. Это казалось справедливым. Его офис был похож на коробку из-под обуви. Сколько там можно убирать? И даже если бы у него в кабинете висели пыльные кролики восьмидесятых годов, это все равно стоило бы того, чтобы отец не наказывал меня держаться подальше от опасных людей и тому подобной чепухи. — Договорились, — сказала я ему, закидывая сумку на плечо и дотягиваясь до последнего кусочка пиццы, прежде чем направиться к двери. — Увидимся в Навесинк-Бэнк.

Глава 4

Барретт

Что, черт возьми, со мной было не так?

Это была практически единственная мысль, которая крутилась у меня в голове после того, как она оставила меня только с моей половиной