Леди с дурной репутацией - Тереза Ромейн

Касс могла поставить пять фунтов, которыми больше не обладала, на то, что ни носовые платки, ни звякающие связки из золотых и медных пуговиц не приобретены Джейн честным путем.

— И ты, конечно, сожалеешь о содеянном и больше так никогда не поступишь, — устало сказал Фокс, и его рука потянулась за молотком.

— О, конечно, — усмехнулась Джейн, продемонстрировав неровные, но белые зубы. — Никогда!

Рука Фокса замерла.

— А как насчет компенсации?

— Насчет чего?

— Компенсации, возмещения. — Фокс никак не мог подобрать слова, чтобы более понятно изложить суть. — А!.. Согласна ли ты исправить свой дурной поступок каким-нибудь хорошим делом?

Джейн задумалась:

— Не очень понимаю.

Пробуравив ее взглядом, Фокс сказал:

— Правильный ответ — «да», если хочешь избежать штрафа.

— Тогда — да. Если только это не что-то такое, что мне не захочется делать. Тогда я лучше заплачу и свалю отсюда.

Фокс улыбнулся:

— Много от тебя не потребуется. Будешь каждый день навещать Чарлза Бентона, докладывать ему о делах, а потом мне, как он там. В особенности о деле сторожа.

Джейн теребила конец шелкового платка руками в митенках.

— И все?

— И все, — подтвердил Фокс. — Таково твое искупление. Он живет на… Какой там адрес?

Касс продиктовала, рассказала про увечье Чарлза, и девица понимающе кивнула:

— Да, все сделаю. Он никогда не создавал мне проблем, когда у него было две ноги, а сейчас-то уж точно не будет. Это надолго?

— Пока не поднимется на ноги, — ответил Фокс.

— И тогда я… как это… компенсирую? И никаких штрафов?

— Никаких штрафов на этот раз, — поправил ее Фокс.

— И ты будешь с такой же компенсацией, как и Чарлз всегда, — заметила Касс. — Я дам тебе записку, передашь ему, потому что сегодня у меня не получится заскочить туда. Завтра, наверное, тоже.

— Да? — Джейн опять сверкнула своей странной улыбкой. — И получу асси-гна-ци-ю? — произнесла она по слогам.

Не выдержав, Касс засмеялась:

— Это слово тебе знакомо, но можешь поклясться, что не знаешь, что такое компенсация?

— Я знаю все слова, которые меня касаются. Девушке вроде меня куда ближе «ас-си-гна-ци-я».

— Да-да, все прекрасно.

Вид у Фокса был немного глуповатый, словно он начинал жалеть о своей снисходительности.

— Мисс Бентон, вам бы лучше оставить какое-то из зданий. Джейн, забирай бумаги, которые передала тебе мисс Бентон и держи их крепко, словно это медная пуговица.

— Боже! — Девица была явно под впечатлением. — Тогда ладно.

Пока Кассандра, наклонившись над столом, писала несколько слов о договоренности Фокса с Джейн, она слышала, как та бормотала:

— Ком-пенса-ци-я.

Сложив лист, Кассандра просунула его через перила и, вручив Джейн, сказала:

— Спасибо. Уверена, Чарлз обрадуется, увидев тебя.

— Будет радоваться каждый день, пока не встанет на ноги, — ответила Джейн и забрала бумагу.

Девушка проскользнула сквозь толпу с легкостью прирожденной воровки. Кассандра тоже распрощалась с Фоксом и направилась к выходу. Проклятый саквояж опять колотил ее по ноге при каждом шаге. Снаружи, возле здания суда, пока она дожидалась прибытия кареты, Кассандра думала, что скоро перевоплотится в другую леди и будет дурачить высший свет, собирать секреты, чтобы спасти герцога Ардмора и выполнить работу Чарлза.

Не так уж и много потребуется от нее для этого, правда ведь? И она кое-что придумала. Впрочем, как всегда.

Глава 4

— Какой прелестный дом! — воскликнула Кассандра, когда Джордж ввел ее в холл Ардмор-хауса.

Во всяком случае, Джордж решил, что она это сказала: так он понял по ее губам, поскольку голоса было совершенно не слышно из-за лая собак герцога Ардмора.

Обитатели поместья привыкли к их рычанию и лаю, Кассандра — нет, хотя и бывала в особняке раньше. Гвалт достиг лестницы — лавина звуков, которую собаки обращали к миру практически каждый раз, когда кто-нибудь входил в дом. Кассандра сдвинула брови, и Джордж прочел по губам:

— Какой прием!

Наклонившись к ней, он проговорил на ухо:

— Вы слышите нежные голоса Гога и Магога, псов моего отца. Они постоянно с ним в кабинете и никого туда не подпускают и не переносят.

— Прямо как Чарлз, — откликнулась Касс, — за исключением кабинета.

— Пардон, я на минуту, — Джордж поднял палец, показывая, что тут же вернется, и помчался вверх по лестнице.

На первом этаже особняка помимо музыкального салона, гостиной и еще каких-то комнат находился кабинет герцога.

Если Джорджу нужно было увидеться с отцом где-нибудь помимо игорного заведения, это было как раз то самое место. Все время, которое Джордж проводил дома, Ардмор оставался в кабинете, когда не обедал, конечно, или не одевался к выходу. Долгие часы совершенно не оправдывали минимум внимания, которое он уделял своим обязанностям, хотя, по мнению Джорджа, на то, чтобы просмотреть отчеты управляющего и написать ответы, требовалось довольно много времени, даже при краткости изложения.

Джордж сунул голову в дверь любимой комнаты герцога и был встречен какофонией, устроенной собаками. Два огромных пса занимали почти весь кабинет — небольшое помещение, где доминировал письменный стол, за которым сидел герцог. На столе были разбросаны письма, приглашения и счета — от продавцов, конечно. Карточные долги Ардмор оплачивал сразу, и это означало, что галантерейщикам и бакалейщикам придется долго ждать своих денег.

Еще одной доминантой в пространстве кабинета была картина на стене за столом. До прошлого года герцог выставлял в кабинете работу Боттичелли. На картине три практически полностью обнаженные женщины танцевали в лунном свете. Джорджу очень нравилась эта работа, но Ардмор сторговал ее криминальному лорду Ангелюсу в качестве оплаты карточных долгов, да и то, к сожалению, лишь небольшой их части. С тех пор долги снова выросли.

В доме не было недостатка в картинах, чтобы заменить танцующих обнаженных. Дорогое масло в золоченых рамах тесно висело на каждой стене особняка. Искусство было единственным, что герцог любил так же сильно, как карточную колоду.

Может быть, по этой причине теперь он повесил картину, в которой соединялись два его пристрастия. Работа датских мастеров периода 1500-х годов изображала двух мужчин и одну женщину — у всех страдальческие лица, — которые играют в какую-то карточную игру. Эта картина тоже нравилась Джорджу. Головные уборы у игроков были немыслимыми. Складывалось впечатление, что мужчина слева пристроил на голову палитру художника, а женщина навертела банное полотенце. Второй мужчина, выпучив, как лягушка, глаза, с беспокойством смотрел на других игроков.

— Привет, лягушонок! — сказал Джордж нарисованному персонажу. — Восьмерка пик? С этим ты ничего и никогда не выиграешь.

Ардмор стиснул зубы. Это была единственная реакция — всегда! — на приветствие сына.

Если честно, то Джордж на самом деле поприветствовал мужчину на картине,