Наставница для наследника престола - Елена Александровна Романова

хочу быть самостоятельной. Открыть университет, где смогли бы учиться и юноши, и девушки. Иметь свой дар, собственность и голос в твоей жизни. И даже, если ты меня разлюбишь, не потерять твое уважение. Хочу твоей честности. И я не потерплю в твоей жизни мьес, даже если это разрешено тебе законом.

Его сердце слегка ускоряет ритм.

Нравится ему или нет, я тоже такая какая есть — и ему придется с этим считаться.

— И это все?

— Из того, что вспомнила — да.

— Не могу тебе обещать, — говорит он с иронией, — что разлюблю.

Закрываю глаза и лишь крепче обхватываю его руками — так хорошо просто слушать его дыхание.

— А теперь мои условия, Неялин, — говорит Аарон. — Вернее одно условие.

— И что это, ваша милость?

— Просто люби меня вечно.

Зажмуриваюсь.

— Согласна, — шепчу в ответ.

Мы не может насытиться друг другом. Теперь, когда нет никаких преград, хочется подольше побыть рядом. А мне — получить то, без чего уже невозможно жить, — полноту его любви, ласку и удовольствие. Его.

Глава 55

ААРОН ГЕРЦОГ ЭЛГАРИОН

То, что Аарон испытал, он не пожелал бы никому. Хотя…

Кое для кого он уготовил участь похуже. Гораздо.

Если вспомнить, что он пережил, можно поседеть повторно. Аарон невольно возвращается мыслями в прошлое, проваливаясь в него, словно в болото.

Перед его мысленным взором встает мрачный холодный склеп, свет в который пробивается сквозь узкие, продолговатые окна.

Аарон слышит лишь собственный стон. Легкие раскрываются с болью, кислород проталкивается в них со свистом, а каждая мышца наливается тяжестью.

В первое мгновение он не понимает, где оказался. Секунду назад он умирал, сидя в комнате Кайла. А сейчас…

Над ним — каменный потолок.

Аарон хватается одеревеневшими пальцами за борта гроба и поднимается.

— Какого черта? — хрипит он, обнаруживая, что одет в бархатные одежды своего рода.

А потом он видит ошарашенное лицо Варлоса. Губы Николаса шепчут: «Ваша светлость…»

Аарон с изумлением приподнимает бровь. Смотрит на Нико, а тот глядит на него и… не умирает. А ведь должен.

Но герцог не успевает об этом подумать. И, вообще, больше не думает ни о чем. Он выскакивает из каменного гроба, бросается на колени перед лежащей на полу женщиной. Переворачивает ее и приподнимает к себе, прислушиваясь к дыханию.

Она вся в крови.

Волосы растрепаны, губы приоткрыты. Ее грудь едва заметно вздымается — живa. Это единственное, что удерживает Аарона от безумия в первый миг.

Он притягивает Нею к себе, проводит пальцами по лицу, смахивая взмокшие пряди со лба.

Взгляд судорожно скользит по ее телу и замирает на витиеватых узорах. Клеймо другого мужчины. На секунду темнеет в глазах.

Это печать Блейка.

Аарон испытывает такую ярость, что в склепе начинает шипеть воздух, отзываясь на его дар.

— Я его живьем закопаю, — тихо говорит он.

Это не угроза. Это чертов приговор.

Аарон прижимает Неялин к себе еще крепче, прикасается лбом к ее лбу, целует расслабленные нежные губы, а потом осторожно опускает ее обратно и поднимается — в его карих глазах больше нет ни капли сомнения.

Нея не просто воскресила его, она пожертвовала ради него собой, отдав почти все, что имела. Вдохнула в него жизнь, словно Великая богиня.

Он чувствует отголосок ее магии — ее невероятный свет, вплетенный в его тьму и сделавший эту тьму глубже, гуще и сильнее.

Великий герцог призывает свой дар, словно верного цепного пса, и тот пробуждается и выбирается наружу, точно сам дьявол из преисподней, встает за спиной хозяина и расправляет крылья. Дар рода Элгарион вырывается далеко за пределы склепа и бьется в стены дворца, сводя с ума и заставляя корчится в муках все живое.

Аарон знает, что способен уничтожить и дворец, и город, и целое королевство. Его не остановят ни стены, ни армия, ни молитвы.

— Где Блейк? — спрашивает он, обращая взгляд на Николаса, который едва дышит, пораженный мощью вырвавшейся силы.

— Во дворце, милорд.

— Имена, — так же холодно приказывает Аарон.

Варлос не тратит его время — выкладывает все без утаек, а в конце добавляет:

— Не могли бы вы… помочь им, — и кивает на выход из склепа. — О Неялин я позабочусь. Клянусь жизнью, ее никто не тронет.

Аарон стискивает зубы.

Он поднимается и идет к выходу.

Конечно, он поможет. И ему даже не терпится.

Когда Аарон идет по узким ступеням, факелы, закрепленные на стенах, гаснут один за другим. Камень под ногами темнеет, обрисовывая тень, что тянется за ним следом.

Он убивает своих врагов, походя. Теперь это несложно. Его сила, подкрепленная светом Неялин, безгранична. Но это ничуть его не трогает — он жаждет иного удовольствия. Ему нужен Блейк. Он зальет его кровью весь дворец сверху донизу.

Пожалуй, Аарон не мог гордится тем, что делал. Несколько часов он был занят только местью. Самой разнообразной и жестокой. Той, о которой умолчат после историки и летописцы.

И, наконец, он входит в покои Блейка.

Молча зажигает свечу и ставит на стол, бросая взгляд на отползшего в угол Итана. Наверняка, выглядит Великий герцог прескверно — даже с его волос капает кровь.

Тайну этой ночи будут знать только мертвецы.

— Я… я не тронул ее… — шепчет Итан, задыхаясь. — Это была лишь печать. Законная. Я имел право.

Аарон поворачивает голову и улыбается так, что Блейк умолкает.

— Ты вспомнил про закон? — усмехается он. — Сегодня он тебе не поможет.

Аарон проводит пальцами над пламенем свечи, и оно начинает чадить. А затем он задувает дрожащий свет, и все погружается во мрак.

А позже, уже под утро, он лежит в большой чугунной ванной, опустив затылок на бортик и закрыв глаза. Вода, окрашенная в алый, быстро стынет. Тьма очень медленно покидает своего господина. Кажется, только свет Неялин еще позволяет ему оставаться собой.

Аарон поворачивает голову и смотрит сквозь распахнутую дверь на лежащую в его постели Нею.

Он не помнит, как забрал ее из склепа.

Почти ничего не помнит.

Смотрит в окно — рассвет очень красивый. Небо наливается кровью, а затем светлеет. Лазурь медленно прогоняет хмурь и возвещает о наступлении нового дня — холодного, свежего и солнечного.

Аарон делает вдох и поднимается.

Он медленно одевается, смотрит на себя в зеркало, поражаясь тому, что, отпустив себя окончательно, смог