Судьба в наследство. 1. Письмо, с которого все началось - Елена Александровна Ковалевская

в дорогих гостиницах или вообще в поле, ведь по дороге шли паломники, которые занимали все места, где можно было относительно недорого переночивать. Но это были мелочи, самое главное - до окончания основной цели поездки оставались считанные дни. Да куда там - дни, часы!

Где-то за сутки пути до Sanctus Urbs, едва мы проснулись и принялись собираться, как я начала талдычить сестрам о том, как следует вести себя в столичном гроде, и в особенности в ауберге Ордена Святого Августина.

- Девочки, держите язык за зубами, и вообще думайте: кому и что говорите...

- Фиря!!! - взревела Гертруда, когда я начала повторять все это раз на пятый. - Да знаем мы уже!!! Знаем!

- Лишним не будет, - невозмутимо ответила я, вытаскивая из мешка и раскладывая на расстеленном одеяле части своего доспеха.

Последний день мы должны будем проехать при полном параде, одоспешенные полностью, в сюркотах расшитых орденскими символами. Жаль, что по-другому никак нельзя. Мы после Корча из-за плохой погоды доспех ни разу не надевали, и я уже успела отвыкнуть от тяжести кольчуги и бригантины на своих плечах. Ведь кто же в железе под дождем ездит? Поржавеет все на корню. Вон у Герты, там, где нахлест одной пластины на другую, ржа пошла, а чистить все это одна маята.

Однако делать нечего, нужно за дело приниматься и общими усилиями приводить всю нашу амуницию в порядок и придавать ей парадный вид.

Мы долго провозились с этим занятием, и лишь к полудню кое-как закончили, оделись, упаковались и тронулись в дорогу.

Но через четыре часа пути, сестры принялись роптать.

- Куда ты торопишься, как сумасшедшая?! Лошадей загоним! - Юозапа, подстегивая своего коня, нагнала меня. Я на Пятом вырвалась далеко вперед, пустив его чуть ли не галопом. - Осади маленько! За сегодня все едино не приедем!

Я принялась сдерживать жеребца, заставляя перейти на быструю рысь. Через четверть часа нас с сестрой настигли Гертруда и Агнесс с парой вьючных в поводу.

- Ты что творишь?! - напустилась на меня Герта, едва мы поравнялись. - Совсем сдурела или как?! Последние мозги растеряла с этим письмом!

- Чего ты орешь на всю округу?! - обрушилась я в ответ. - Еще флаг с надписью сделай, чтобы все знали: чего и куда мы везем!

- А ты не веди себя как полоумная! Если сама дура, животина-то тут причем?!

Я ничего не ответила на эти слова, да и что было говорить. Действительно, сестры правы, я начала вести себя неразумно, как малолетняя послушница, впервые получившая важное задание. Зная, что лишняя пара-тройка часов ничего не решают, тем не менее, устроила лихие скачки. Но как я могла объяснить сестрам, что меня будто бы сжигает желание отдать злополучное письмо как можно скорее: просто чувство такое, ощущения... Есть такая необъяснимая вещь как предчувствие, предупреждающее нас о том, о чем мы и сами не знаем, оно сидит в душе, свербит в районе груди, словно бы торопит куда-то. Вот и сейчас мне хотелось почти немедленно избавиться от послания, вручив его епископу Бернару.

Не раз такие ощущения спасали мне жизнь, да и куда далеко ходить, последний раз меня так дергало, когда на нас было совершено нападение. Тогда я заставила сестер напялить доспехи: в итоге все живы, здоровы. А если бы не послушалась, что могло выйти? Неизвестно как бы дело повернулось. Хотя странно, насчет поездки в Зморын, где я встретилась с Бренгаром, а потом с епископом, оно молчало как зарезанное... Ладно, чего гадать! Однако кони, в самом деле, не железные, и продолжать скачку, как мне бы того хотелось, просто не смогут. Нужно просто задавить все свои дерганья, и вести себя как разумный человек, а не как истеричная девка, которая в каждом крике вороны предчувствует скорую и неминуемую беду.

Переночевали уже на подступах к Святому городу с таким расчетом, чтоб к обеду мы смогли оказаться на месте. Я почти всю ночь не спала, прокручивая в голове возможные отговорки за столь позднюю доставку письма. Знаю, что мы ни в коей мере не виноваты, что пришлось везти его практически через весь Союз, тем более что быстрей его доставил бы только вестовой разъезд или специальный гонец... Но все одно - спрос только с нас! О-хо-хонюшки! Тяжела ты жизнь боевой сестры, ох тяжела... Я уже, наверное, это раз пятьсот за поездку повторила, но ничего с собой поделать не могу. Возможно оттого, что мотыляюсь по белу свету, как сорванный лист, но разве же это от меня зависит? Нет, ни капельки. А вот хотела бы я изменить свою судьбу, если б такое было возможно? Навряд ли. Я не представляю жизни вне монастыря, вне церкви. Здесь для меня все ясно, все понятно, место мое определено и будущее известно. Если проживу еще лет десять-пятнадцать и не сделаюсь калекой, лишившись зрения или половины конечностей, и при этом будет моя воля, то обязательно уйду на покой, осев в какой-нибудь дальней комендатерии. Буду новых послушниц натаскивать, передавая мастерство и опыт, накопленный многими поколениями сестер. А может, буду наблюдать за принадлежащими ордену крестьянами, отвечая например, за запасы еды перед настоятельницей. Но, скорее всего - за оружейные мастерские; ведь мне только дай возможность с железками повозиться - ничем не оторвешь. Я в монастыре, как только выпадает хотя бы толика свободного времени, все норовлю в кузню или оружейную сбежать.

А вот чего я точно не хочу, так это занять пост матери настоятельницы. Упаси меня Бог! Не хватало мне под старость лет голову набекрень сворачивать из-за того, что какой-нибудь там кардинал или епископ очередную интригу задумали или власть делят. Вот уж от этого увольте!

На горизонте показались крепостные стены аубергов, опоясывающие Sanctus Urbs каменным кольцом. Все, казалось можно бы вздохнуть свободно, но я продолжала волноваться. Предчувствие гнало меня вперед, требовало: 'Давай! Еще быстрее!'. Меня сдерживало лишь осознание того, что девочки устроят очередной скандал, если я вновь пущу Пятого в галоп.

Был полдень, и солнце стояло в зените, когда мы по восточной дороге подъехали к огромным воротам, ведущим внутрь города. Мы пристроились было вслед паломникам, стекающимся полноводной рекой на праздник, но наперерез нам, проходя через столпотворение, как нож сквозь масло, двинулся один из стражей, охраняющих въезд. Он выставил перед собой алебарду,