Антанати. Первородная - Ксения Широ

class="p1">Только когда меня вывели на улицу, я поняла, что передник, так же как и плед, остались в камере. На мне же, кроме белья и чулок, было только домашнее платье. Немыслимое бесстыдство по меркам граждан столицы, и совсем ненужное волнение со стороны приговоренной к смерти. Уж что что, а хоронить меня вряд-ли будут со всеми почестями и удобствами. Скорее всего положат в деревянный ящик или того хуже — просто закопают в яму.

Все вокруг пялились на меня, кто-то отворачивался и шептался, кто-то нарочито тыкал пальцем. Толпа стояла вдоль улицы, которая вела от корпуса городской стражи до самой площади, которую окружали храм Единого Бога, ратуша и несколько особняков знатных аристократов.

Эшафот разместили как раз между храмом и ратушей, так, чтобы основная часть площади была заполнена людьми. А заполнена она была. В основном я видела только взрослых мужчин, но иногда пересекалась взглядом и с женщинами, а пару раз замечала в толпе и детей. Скорее всего это были сироты или беспризорники. Обычных детей родители вряд-ли бы отпустили смотреть чужую казнь.

— Убийца!

— Душегубка!

— Отступница!

То тут, то там кто-то выкрикивал стандартные слова, которыми называли преступников и тех, кто пошёл против Бога. Знают ли эти люди всей правды? Конечно же нет. Толпе никогда не сообщают правду. Я признала вину в преступлении которого не совершала и за которое меня осудили, а теперь ещё и казнят. Но я убивала других людей, за смерть которых я так никогда и не понесу заслуженного наказания. Толпа выкрикивает в мой адрес обидные слова и даже не подозревают о том, насколько они близки к правде. Кроме пожалуй одного, я не отступница, ведь я не предавала Бога, я им стала.

Сколько я убила людей? Своими руками всего лишь двоих. Сколько я убила живых существ? Сколько же было в той орде гоблинов? Сотня? Две? Сколько умерло людей из-за меня? Думаю нужно спросить у дроу. Но, были те и кого я спасла. Сколько их было? Сколько же людей в итоге остались живы лишь потому что я убила гоблинов? Али и Тэла, а ещё женщины и дети из других деревень и городов. Сколько людей теперь не будут трястись под гнетом герцога Эльманура? Как минимум один взвод рыцарей и солдат. И как тогда считать мои грехи? Я много кого убила и много кого спасла. Можно ли считать что одна моя смерть, способна уравновесить хорошие и плохие мои поступки?

Каждый новый шаг к эшафоту, мне давался тяжелее чем предыдущий. С каждым шагом я всё глубже увязала в воспоминаниях и размышлениях о своих поступках.

Наверное так себя и чувствуют преступники, когда идут на собственную казнь. Растворяются в своих мыслях о прошлом, каются в своих грехах, и, быть может, сожалеют, что нельзя повернуть время вспять и если не исправить то что натворили, так хотябы найти в этом смысл. Ради чего? Для кого? Зачем?

Вспышками пронеслись перед глазами образы Хорка, Орнати, детей, хмурое лицо командира Райвира, насмешливые близнецы Франш и Фленг, застенчивый Хелиор и молчаливый Бран. Нора и Хани, а также госпожа Марта, госпожа Сарина, Лаверия, Лак, дроу и магистр Эдар. От последних образов вновь защемило сердце.

— Убийца! — кто-то снова выкрикнул из толпы, а следом за словами, в меня прилетело что-то круглое.

Больно было только самую малость, как будто бы толкнули, я осмотрела место куда в меня прилетело нечто и с неудовольствием отметила что это был помидор. Красно-коричневое пятно расползалось по плечу, неровно стекая к запястью. На платье горчичного цвета, оно смотрелось как коровий помёт, пахло не в пример также. Неужели помидор гнилой?

Мои размышления прервал стражник, который, казалось и не заметил что в меня что-то кинули. Он просто резко дёрнул за цепь кандалов и зашагал дальше.

Шествие к эшафоту — это был своего рода ритуал, доставшийся нам с древних времён. Раньше судов небыло. И каждый, кто совершал грех, должен был доказать свою невиновность. Как? Правильно, пройти через толпу людей, которые не только обвиняют тебя во всех грехах, но и кидаются всем, что попадёт под руку. На такой «суд» собиралось очень много народа, и неудивительно что многие обвиняемые умирали, так и не дойдя до конца толпы. Если же кому-то удавалось выжить, то любые обвинения до этого момента, с него снимали.

Сейчас я могла в полной мере насладиться этим ритуалом. После помидора в меня полетели не только гнилые овощи и фрукты, кто-то не пожалел яиц, и судя по отсутствию едкого запаха, даже свежих. Где-то к середине площади, продукты у людей закончились и в дело пошли камни.

Удары от камней были гораздо более сильными и болезненными. Люди кидали их, особо не прицеливаясь, от чего больше половины пролетело мимо. Однако, другая часть своей цели достигла. Попадали в основном в ноги и спину, но дважды камень прилетел в голову, а также грудь и живот. К моменту, когда меня наконец-то довели до эшафота, казалось на моем теле нет живого места, где бы не нашлось и пары синяков.

Сейчас, можно с полной уверенностью сказать, что на мне нет живого места. Синяки болят, разбитая губа хоть и зажила, но её всё равно неприятно щипало, и на запястьях кровоточили ссадины от антимагических кандалов. Всё это было приправлено тянущей болью по всему телу, от нескольких неудобных ночей в камере.

Меня остановили у основания лестницы, которая будет моей последней дорогой перед казнью. Я смахнула рукой каплю пота с виска и посмотрела на руку.

«Я же не настолько устала чтобы вспотеть» — с такой мыслью я взглянула на свои пальцы, и с разочарованием поняла, что это был не пот.

На моих пальцах была размазана кровь. Видимо это один из камней, что прилетел в голову, ранил меня. Я растёрла липкую жидкость по пальцам и подняла голову вверх. То что я увидела, заставило меня дёрнуться от неожиданности.

Она не шла, плыла словно бы и не касаясь дощатого пола эшафота. Её белые одежды развевались внезапно поднявшимся ветром. Волосы цвета платины, были уложены в причудливую причёску, с переплетением множества мелких кос, в которые были вплетены золотые и серебряные нити. Под восходящим солнцем она сияла так, что сложно было сказать человек ли перед глазами или же богиня, спустившаяся с самих небес. Жрица Серения.

— Свидетели Единого Бога! — её голос пронёсся над головами толпы и та сразу стихла. — Да приветствуют вас благодать и мир, в этот печальный и одновременно радостный