Неистовые. Из огня да в полымя - Алиса Перова

class="p1">Песня внезапно глохнет (не пробилась к нам Натаха), но мы не теряем ритм, делая эту мелодию видимой и осязаемой для нас обоих. Тонкое гибкое тело моей партнёрши очень послушно, а у меня будто включается какое-то другое, новое зрение. Может, третий глаз?.. Да что б ни было, но в этом радостном безумии я безошибочно распознаю границы танцпола и ловко обхожу препятствия (опрокинутая ваза с цветами не в счёт).

Мы создаём совершенно новый танец и уникальный стиль — только наш. И при этом понятный на всех языках мира. Танго, вальс, ламбада, полька-бабочка — всё вместе! И это всё действует будто инъекция эндорфинов.

— Ай, Генка, осторожно! — пищит Стефания и хохочет, когда мы в очередной раз тараним стол.

— Всё под контролем, девчонка! — я пинаю попавшую под ноги вазу (странно, что она не разбилась) и увожу мою партнёршу в сторону. — Ты не ударилась?

— Нет, зато ты теперь н-наверняка весь в синяках.

— У меня не бывает синяков, я закалённый.

— Генка, окно!

— Понял, — и, не сбавляя скорости, я снова меняю траекторию. Ух, как это заводит!

— А знаешь, что мне нап-поминает наш танец?

— «Запах женщины»*?

*(От автора: «Запах женщины» — американский кинофильм с Аль Пачино в главной роли.)

— Да-а, т-только они так резво не скакали. А ты смотрел этот фильм?

— Му-гу-у… кстати, очень меткое название для нашей ситуации, — я шумно вдыхаю, зарывшись лицом в волосы Стефании, и заставляю мою девочку прогнуться.

— Ай, держи меня!

— Ты в надёжных руках, детка. Надеюсь, я танцую не хуже Аль Пачино?

— Ты лучше, Генка… в тысячу раз лучше! Ты лучше всех на свете! — восторженно и слегка задыхаясь, заверяет моя умница и возвращается ко мне в объятия.

— Не-э, не пойдёт, мой Ангел, мне не нравится быть лучшим на какой-то там Свете, я предпочитаю быть единственным на Стефании.

— Я тоже, Генка, — шепчет моя ароматная девочка и целует меня в губы. — Ты всегда будешь моим единственным.

— Обещаешь?

— Да век мне родины не видать! — выдает она со всем пылом и тут же заливисто хохочет.

Но смех прерывается быстро, а Стефания обвивает мою шею руками и прижимается ко мне ещё теснее, вынуждая притормозить.

— Я обещаю, Генка! Обещаю быть всегда рядом… в горе и в радости — всегда, — шепчет торопливо и горячо, щекоча мой затылок и разгоняя мурашки по всему телу. — Только не отталкивай меня больше… п-пожалуйста.

— Да век мне света белого не видеть, если я посмею! — рычу очень торжественно, понижая градус серьёзности.

Но мне нисколько не весело, это, скорее, защитная реакция, чтобы не раскиснуть. И, конечно, я больше не стану отгораживаться от Стефании. Да теперь и не смогу. Я верю ей — не могу не верить. Знаю, чувствую, что сейчас она искренна, а потом… Потом, как повезёт. Возможно, на мою долю чудеса ещё не исчерпаны.

Однако самое прекрасное чудо со мной случилось ещё год назад, когда я сшиб на тёмной аллее девочку с золотыми косичками и самыми манкими персиками… и вдохнул её наркотический запах. И уж если за столько времени дурман из моей головы так и не выветрился, то всё… кирдык — зависимый по самые не балуйся.

Я жадно вдыхаю очередную дозу, сжимаю тонкую талию, зарываюсь пятернёй в шелковистые волосы и целую, целую… не позволяя себе большего. Ещё вчера я и об этом мечтать не смел. И пока навязчивая мысль перейти к активным действиям не победила, я вспоминаю о том, что давно уже должен спросить:

— Прости, я так и не узнал, как там твоя выставка.

— Хм… Скорее, выставка местных п-позёров, мнящих себя большими ценителями искусства.

— Неужто всё было так плохо?

— Нет, — ответ Стефании звучит равнодушно, но, спустя короткую паузу, в голосе появляются эмоции: — Нет, конечно, н-неплохо! Кроме Феликса там наверняка ещё п-присутствовали интересные люди, но я не запомнила. Знаешь, Ген… там, на выставке, я вдруг п-подумала, что это всё не моё… как будто я живу чужой жизнью. Даже не живу, а играю… и упускаю п-по-настоящему важное.

О важном для моей Стефании я боюсь даже спрашивать, поэтому, затаив дыхание, продолжаю слушать.

— Мне нравится Барселона… интересен их язык, к-культура. Мне нравится общаться с новыми людьми, и даже работать п-прислугой мне тоже интересно. Но единственно ценное из всего, что мне дал тот город, — это уроки Феликса, а их так мало. Он учится, работает, живёт на две страны, а я ловлю к-короткие мастер-классы и теряю самое дорогое. Я г-говорю о тебе, Гена. И не только. То есть я по-прежнему х-хочу за тебя замуж, если ты только не п-передумал… но это не предел моих мечтаний.

— А я-то уж размечтался.

— П-правда? Это обнадёживает, — смущённо лепечет моя мечтательница, пробираясь ладошками по моей спине к обнажённой коже. — Я х-хочу вернуться в мастерскую, к-которую ты создал для меня в своём доме…

— В нашем доме, — исправляю я.

— В нашем, — вторит она покладисто. — Я скучаю по моим девчонкам, по нашим зверятам, п-по «Гейше». Мне очень нравилось п-проводить там вечера. И, к-казалось бы, сейчас каникулы, а я уже скучаю по институту. Я х-хочу организовать собственную выставку в Воронцовске, и пусть она не будет п-популярна, но я смогу пригласить всех, кого захочу. Я ведь не надеялась на мировую известность, да и не очень-то мечтала о ней. Знаешь, Ген, я решила заочно учиться на ветеринарного врача. Уже точно решила. Одно другому ведь не мешает, п-правда?

Немного ошарашенный потоком откровений, я не успеваю ответить, а Стефания продолжает с жаром:

— Я всё успею! И буду самой лучшей женой!

— Это, в смысле, старшей и главной женой?

— Дурачок, — острые ноготки впиваются мне в спину, и я шиплю… от удовольствия. — Я всегда буду твоей единственной, п-понял?

— Ага, аж от сердца отлегло.

— Знаешь, в Барселоне я балую своими рецептами семью Феликса, а мои девчонки там, наверное, г-голодают. А когда им г-готовить? А Кирюшки, пупсики мои маленькие… как они там без меня? Домой х-хочу… с тобой.

А уж я-то как хочу! Но молчу. Сегодня я ещё не смею строить планы.

— Так ты что, малышка, всерьёз решила бросить Лупиту?

— Я п-пока ещё думаю