Поймать солнце - Дженнифер Хартманн

Это была бы любовь.

Убрав ручку от зубов, я начинаю набрасывать свою выдуманную историю.

Дорогой Джона,

Сегодня я влюбилась в мальчика, который…

— Вопрос.

Голос Макса прерывает мои размышления, прежде чем я успеваю полностью развить сюжет. Вздохнув, я чиркаю ручкой по блокноту.

— Давай.

— В чем разница между хандрой и задумчивостью?

Наши глаза снова встречаются.

— Задумчивость — это темнота и таинственность, а хандра заставляет меня думать об ослике Иа из «Винни-Пуха», — объясняю я, как будто это уже проверенный и достоверный факт. — Никто не хочет быть Иа.

Я наблюдаю, как выражение его лица меняется от любопытства к недоумению. По моему опыту, за этим обычно следует отвращение, но если он и чувствует это, то хорошо скрывает. Парень лишь кивает, словно считает ответ приемлемым. В этот момент я должна бы вернуться к придумыванию глупых фантазий для Джоны, но по какой-то причине тишина кажется мне тяжелее, чем обычно. У меня от этого зуд, поэтому я продолжаю разговор.

— Знаешь, мама советовала мне завести друзей, — говорю я, наблюдая за тем, как он наклоняет голову и постукивает ногой по высокой траве. — Хочешь снова стать другом?

— Нет.

Меня не смущает его отказ.

— Хорошо. Я надеялась, что ты так скажешь. — Я возвращаю свое внимание к блокноту. — Я скажу ей, что пыталась. — Макс ничего не говорит, но я чувствую, что он пристально смотрит на меня уже целую минуту, так что в конце концов я поднимаю взгляд, размазывая чернила по подушечке большого пальца. — Что?

— Ты не очень-то старалась.

По сути он не шутит, но от его тона мои губы подергиваются, как будто хотят улыбнуться. Но я этого не делаю — нет. Захлопнув блокнот, сжимаю губы, чтобы не дать им сделать что-то неразумное.

— Ты хотел, чтобы я старалась больше?

Макс пожимает плечами, проводя подошвой кроссовка по рыхлой земле.

— Признаюсь, мне любопытно.

Это вызов.

Теперь я не могу отступить.

Медленно моргая, я изучаю его, сидящего, прислонившись к стволу дерева напротив меня. Он отводит взгляд, чтобы посмотреть на озеро, в то время как солнце играет на воде и подсвечивает ее, как бриллианты.

— Думаю, я могу рассказать тебе обо всех своих хороших качествах, — говорю я ему. — Их не так много, но может быть их будет достаточно, чтобы заманить тебя в некую импровизированную дружбу.

— О, да? — Он все еще сосредоточен на сверкающей воде.

— Может быть. — Театрально прочистив горло, я пытаюсь очаровать его. — У меня очень мало увлечений, так что я легко доступна для дружеских свиданий. А еще я отлично владею армрестлингом — на случай скуки. Когда мне было шесть лет, я зарыла свои оранжевые карандаши в саду, думая, что из них вырастет морковь. Кстати, это не качество… просто случайный факт, о котором ты не спрашивал. — Я провожу языком по нижней губе, когда его внимание возвращается ко мне, его брови сведены вместе, что выглядит как беспокойство. — О, и я потрясающе хороша в ловле вещей. Всяких разных. Особенно когда их траектория резкая и пугающая. Это пригодится, если ты когда-нибудь уронишь блюдо с запеканкой или если понадобиться вратарь.

Макс смотрит на меня с бесстрастным выражением лица, пока из кустов доносится симфония сверчков.

Дальше все происходит очень быстро.

Его рука взлетает и швыряет в мою сторону маленький камешек, прежде чем с моих губ успевает сорваться еще одно бессмысленное слово.

Также быстро моя рука поднимается с внезапностью паука, бросающегося на свою добычу. Я ловлю камень, обхватывая его ладонью.

Это чистый инстинкт.

Макс не хлопает в ладоши, но вполне мог бы.

— Отличные рефлексы, — говорит он, его глаза кажутся на два тона темнее, когда солнце скрывается за облаками. — Я впечатлен.

— Черт. — Я вздыхаю. — Я зашла слишком далеко. Теперь ты влюблен.

Пауза.

Вдох.

А потом его губы изгибаются, обнажая пару глубоких ямочек, которых я не видела уже десять лет.

Боже мой, он действительно улыбается, и это кажется заразительным.

Я действительно зашла слишком далеко.

Быстро отворачиваюсь и начинаю рыться в рюкзаке, чтобы найти апельсин, который взяла с собой. Будет лучше, если я отвлекусь, прежде чем на моем лице тоже появится улыбка. Отбросив гладкий белый камень, я счищаю кожуру с фрукта, отщипываю мякоть и отправляю ее в рот.

— Что? — спрашиваю я, жуя, все еще чувствуя на себе его пристальный взгляд.

— Ты одета в оранжевое, твой рюкзак оранжевый, и ты ешь апельсин, — замечает он.

— Поздравляю! У тебя есть глаза.

— Я просто имею в виду… это счастливый цвет. Солнечный и теплый, как ты раньше. — В его взгляде мелькает задумчивость, когда он еще раз осматривает меня. — Мне кажется, что сейчас черный тебе больше подходит.

Сок стекает по моему подбородку, и я вытираю его тыльной стороной ладони.

— Это справедливо.

— Это тебя не обижает?

— Нет. Если ты обижаешься на чьи-то слова, значит, тебе не все равно, что этот человек о тебе думает. А мне это неважно. — Прочистив горло, я добавляю: — Без обид.

— М-м-м…

Мы смотрим друг на друга.

Макс Мэннинг все еще наблюдает за мной, даже после того, как снова наступает долгое молчание, и на моем лице появляется обычное хмурое выражение. Я снова открываю блокнот. Слова на странице путаются, а в ногах такое ощущение, будто у меня внезапно начался синдром беспокойных ног. Я разгибаю их, позволяя свисать с края скамейки, а затем снова скрещиваю. Ручкой то и дело постукиваю по бумаге. Несколько раз вздыхаю без всякой причины. Думаю, это потому, что я осознаю его присутствие. В обычный день я отгораживаюсь от других людей на профессиональном уровне. Это просто блаженный навык. На самом деле, мне следовало сказать ему об этом, когда озвучивала свои хорошие качества.

Наверное, я понимаю, что сейчас не чувствую себя одинокой, и не знаю почему.

Это заставляет меня нахмуриться еще сильнее.

— Ты идешь сегодня на вечеринку у костра? — Макс встает, стряхивает пыль и травинки со своих синих джинсов, возвышаясь надо мной.

— Нет, — отвечаю я, поднимая только глаза. Если поднять голову, то покажется, что меня это волнует больше, чем на самом деле. — А ты?

Теперь точно кажется, что мне не все равно. Черт побери.

— Нет, — говорит он.

— Круто.

Мы смотрим друг на друга.

Никто не двигается. Никто не говорит.

В конце концов, он быстро кивает мне и, не сказав больше ни слова, покидает наше маленькое убежище, оставляя за собой аромат сосновых иголок и мяты.

Мое