Сердце самой темной чащи - Оксана Олеговна Заугольная

– Шапка-невидимка, да? – Василиса перешла дальше. – Ай, хороша. Мех рысий, вышивка какая! Обидно, наверное, что не видно шапки, когда ее носят. Забавно было бы, если человека под ней не видать, а шапку видно! Шапка-видимка – такое еще поди поищи! А кто невидимку для дурного использует, так тому и надо. А кто лик свой прячет, потому как тревожить никого не хочет, так шапка ладная ему не повредит!

Раскраснелась Василиса, успокоилась. Уже и дом ее не пугал, хоть скрипеть и стонать не прекращали его лестницы и стены. Но разве до них Василисе, когда она диковины со всего мира перебирала да придумывала, для чего они годны могут оказаться? Если бы только она знала, что каждое ее слово меняет вещь, к которой прикасается, тогда, небось, Василиса не была бы такой смелой!

Но она давно думать забыла о том, что где-то в хоромах прячется слуга Кощеев, забыла и про самого Кощея. Уж больно интересные вещицы собрал у себя. Даже жаль, что их никто не видит.

– Сапоги-самоходы даже примерять не стала бы. – Василиса погладила голенище. – Шаг в версту, а потом с ног свалятся – и добирайся домой с проезжающими купцами! Вот бы они танцевать учили! Совсем другое дело. И гусли-самогуды. Потеряешь их и снова ничего не умеешь. Пусть бы пальцы прилипали к гуслям-самоучкам и, пока не сумеешь сыграть песню красивую, не отлипали!

Устала Василиса диковины разглядывать. Глаза слипаться начали. Ущипнула она себя за локоть, ойкнула – не спит! Взаправду по сокровищнице Кощея бродит!

А перед ней новая диковина. Висят ожерелья, одно другого краше, а рядом с каждым картинка, на которой искусно красавицы изображены, да так тонко, что каждую ресничку видно, корону или шапку боярскую, кокошник, жемчугом украшенный, или венок из цветов заморских.

– Это, что же, с тех красавиц бусы сняты, а сами девицы в подвалах томятся или в сырой земле? – не удержала язык за зубами Василиса и испуганно оглянулась. Ну как Кощей или его слуга подслушивают?

Тоненький голосок раздался, откуда она не ждала. От куколки махонькой, что в руке Василиса так и держала.

– Нет, Василисушка, судьбы это женские, заклятые. Наденешь такое ожерелье и станешь той девицей, что на картинке: царевной или королевной, земной или морской, а то и лесной княжной, которую все живое слушается. Проживешь ее жизнь от этой картинки и до смерти самой в чужом теле, чужой судьбою.

Василиса пристальнее принялась ожерелья разглядывать. Царевной морской стать или королевной заграничной? Никакой мачехи, никаких сестер противных. С золота ешь да приказывай. Только бы выбрать правильно. Вдруг у королевны жених есть старый? А у царевны отец злой, или у морской девы пальцы кривые, а у лесной изо рта пахнет и ничем не выведешь? На картинках они все красавицы, а как получше поглядеть – непонятно, разве что куколку спросить. Подумала Василиса и устыдилась. Она же самой себе обещала совета спрашивать, лишь когда беда будет. Разве ж беда это – выбирать, какую жизнь прожить заместо своей собственной?

Помотала головой Василиса да по руке себя ударила – не тянись.

– Спасибо, куколка, спасибо, милая, – поблагодарила. – Только мне чужая судьба без надобности, я лучше со своей совладаю.

Оставила Василиса ожерелья на стене да бегом из сокровищницы. Так торопилась, что ноги ее сами принесли в башню с покоями Кощея. Василиса так и замерла на пороге, даже дышать перестала.

Корона черная во изголовье висела, а сам Кощей спал будто мертвый: руку одну на грудь положил, прямо вытянулся, всего и толку, что одеялом укрыт, да и то вторая рука с острыми ногтями черными до пола свесилась, а нога одна из-под одеяла высунулась. Василиса мысленно себя за любопытство заругала, но поближе подошла, поглядеть: а что, если и на ногах ногти острые и черные? В последний момент смелость ее испарилась, и Василиса, зажмурив глаза, поправила одеяло. А потом и руку навьего царя на постель уложила и вышла поскорее.

– Что толку быть царем и колдуном, когда укрыть тебя некому? – пробормотала Василиса, поскорее спускаясь. – Нет, я в царевны не пойду. Лучше уж я, как снег ляжет, жениха себе найду. Хоть хромого Ждана, хоть кривого Некраса.

И вроде думала она уже так, а почему-то в этот раз грустно было так себя успокаивать. Не хотелось уже ни за Некраса, ни за Ждана. А чего хотелось – и не понять никак.

Только спустившись обратно в клети, Василиса обнаружила, что куколки с ней нет. Когда из рук выпустила? Когда к ожерельям тянулась или когда в покоях Кощея оказалась?

Только думай и гадай, а толку нет – надо возвращаться.

Как ни надеялась Василиса, что куколка окажется в сокровищнице, а пришлось возвращаться в покои Кощея. Ругала себя и проклинала хозяина дома, который мирно спал, пока она бродила по дому.

«Вот спал бы в гробу ледяном в подвале как положено колдунам, мне бы не пришлось сейчас возвращаться, – злилась она. – А был бы страшным и старым, я бы и первый раз в покои не влетела!»

Ох и опасной эта мысль была – покраснела Василиса, как маков цвет, ладно хоть никто не видел! Пообещала она себе, что выполнит службу и тотчас покинет земли Кощеевы, и лишь после этого снова вошла в опочивальню.

Кощей все так же спал, только теперь, сложив обе руки крестом на груди, еще больше напоминал покойника. А прямо там, на его руках, Василиса увидела свою куколку!

«Не разбудить бы!» – заволновалась она и двинулась к ложу. Да только стоило ей сделать один шаг, как из окна вихрем влетел ворон, замер над Кощеем, взмахнул крыльями да сел на корону и хрипло каркнул.

– Тише! – взмолилась Василиса. – Разбудишь!

– Кррук! – будто издеваясь, снова каркнул ворон.

– Хочешь, кашки дам? – чуть не плача спросила Василиса. – Я не со злым умыслом, а только куколку свою забрать!

– Кррук! – словно рассмеялся ворон, да Василиса и сама поняла, что чепуху сказала. Какая кашка такой птице? Он, наверное, кроликов с костями и шкуркой глотает и не давится!

– Мясца дам, с кровью, – торопливо пообещала Василиса и протянула ему ладонь. – Клюй, дозволяю!

Ворон снова каркнул, но удивленно и совсем негромко. Облако крыльев его накрыло руку Василисы, и пронзила острая боль.

А потом он исчез, будто и не было его. Василиса прижала пораненную руку к груди, а здоровой потянулась за куколкой. Та сидела точно