Сделка - Дарья Белова

считала, что девушке нужно получать профессию, где будешь полезна обществу. Типа медсестры. Или учителя. Советовала выйти замуж, родить двоих детей и терпеть все, что преподносит тебе жизнь.

— Звучит ужасно.

Я не рассказываю про пощечины, которые регулярно получала, если приносила оценку ниже «5». И что за общение с мальчиками меня наказывали. Те мне подарки разные дарили: открытки, шоколадки. До дома провожали. Однажды узнал отец, и… Маленький шрам до сих пор можно нащупать за ухом.

В тот вечер я долго плакала в комнате, которую делила с бабушкой, и никто не подходил меня успокоить или хотя бы обнять. А мне хотелось маминых объятий.

Защиты не было. В случае беды бежать некуда. Подруг-то не сыскать, потому что от меня все отвернулись. Причина — они боялись, что уведу их парней. Мне было всего пятнадцать, и я ни с кем даже не целовалась. Из-за папы и маньячного желания оградить дочь от всего, что, по его мнению, неправильно, меня потом обходили стороной.

Я мечтала уехать, когда смотрела на моделей из журналов и представляла себя рядом с ними. Все журналы, кстати, хранила под матрасом. Нельзя было, чтобы кто-то из семьи о них узнал.

Стоило мне купить косметику на первые заработанные деньги — втайне от отца я раздавала флаеры — родители сломали и выкинули все на моих глазах. Мать и отец не разговаривали со мной неделю, и папа с того дня провожал и забирал меня из школы вплоть до выпускного.

Было чертовски стыдно.

— Да, ужасно, — отворачиваюсь, чтобы Алекс не заметил влаги в моих глазах. Пересказывать свою жизнь даже мысленно очень трудно.

— Первые отношения? — Вот это вопрос. Гонщика ничего не смущает.

Поправляю волосы и крепче сжимаю ремешок сумки кросс-боди.

— Боюсь узнать твой следующий вопрос.

Алекс закатывает глаза и выглядит смешным. Он вообще в жизни другой, не такой, как на экране. И уж точно не похож на себя, когда надевает шлем и садится в свой гоночный болид.

Мы остановились на людной улице у киоска с едой. Алекс заказывает какое-то блюдо с креветками и лапшой для меня. Себе что-то овощное, неострое, по-любому полезное.

И опять я какой-то неправильной получаюсь. Модель, а ем жаренные в масле креветки с макаронами под каким-то соусом.

— Не боишься здесь есть? — спрашиваю, разглядывая, с каким аппетитом Алекс накинулся на свои овощи.

— Не-а. У меня крепкий организм. И это хорошее место. Ну так что, когда были твои первые отношения?

Впивается взглядом. В них до сих пор голод и некая смешинка. Его все это забавляет.

— Я могу не отвечать? Сомневаюсь, что журналисты будут этим интересоваться, — ухожу от ответа.

Алекс облизывает губы. Мне кажется, они соленые и чуть было не спросила, так ли это.

Марта, соберись!

— Журналисты они такие.

Прет напролом.

Выдыхаю, выражая протест против такого уж очень личного вопроса, и поднимаю глаза. Смотрю с тем же упорством, что и сам Алекс.

— Ясно, — делает вывод. Уверена, неправильный. — Он был старше. Несчастная любовь и куча страданий, которые подтолкнули тебя к тому, что ты обязательно добьешься в этой жизни успеха и докажешь этому старому козлу, что тот потерял.

Алекс перекидывает ногу на ногу и продолжает пялиться с таким видом, будто прочитал меня, мои мысли и всю мою жизнь, как открыл три жареные фисташки — легко.

— Хорошо, — прищуриваюсь.

В груди горит чувство, похожее на желание бунтовать.

— Твои последние отношения? — задаю тот же вопрос.

Эдер отворачивается.

Заглушаю удары сердца и представляю ту, с кем он был когда-то. Девушка точно красивая. В сети нет никакой подтвержденной информации на этот счет.

Шумы вокруг нас возымели свойство приглушаться.

— Ну же, Алекс! Обещаю, никому и ничего не расскажу.

— Ага, именно это ты мне и обещала в ту ночь. А спустя пару месяцев начала шантажировать. Нет тебе пока веры, Марта, — звучит вроде как весело, а у меня кислота от его слов на коже. Щиплет, болью дерет.

Прав же.

Опускаю взгляд на пустой бокс с едой. Желудок не пустой, но дыра там чувствуется отчетливо.

— В восемнадцать лет. Мы встречались два года, потом расстались. Я выбрал гонки, она другого человека, — ответ прозвучал быстро.

— Мне жаль, — стараюсь быть искренней. Снова имя на экране телефона вспоминаю. Засело перед глазами, как бельмо.

— И мне.

— Ты ее любил, да?

Становится опасно. Каждое слово Алекса как удавка на шею, что не убивает, но заставляет страдать. Я въедаюсь глазами в лицо своего парня и жду, что он посмеется, скажет, что никогда не любил.

— Очень.

Его взгляд полон печали и горя. А мне до ломоты в теле хочется найти ту девчонку, прижать к стене и выпытать, почему она выбрала другого? Почему была такой жестокой?

Я бы… Я бы так не поступила.

— А ты? Своего папика любила?

Об острые черты лица парня можно порезаться. Его скулы, линия подбородка, даже сложенные в напряжении губы — японские ножи, которые точили профессионалы на протяжении столетия.

Язвительность сейчас, как щит. Но и он может убить.

— Не было никакого папика, Алекс Эдер, что бы ты там обо мне ни придумал. Был обычный парень, который воспользовался мной. Любила ли я его? Не знаю. Я не верю в любовь, — говорю то, что всегда.

Меня когда-то заставили отказаться от нее. От любви этой.

Целую вечность гонщик молчит. Алекс-то в отличие от меня верит. За дуру теперь считает, когда душа кричит, чтобы убедил меня в обратном.

Прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать слабость. Она прорывается слезами, как тонкая плотина весной.

— Ты правильная фиктивная девушка, — с улыбкой произносит. Вынуждена играть такую же улыбку, — сработаемся.

— Идем?

Мне холодно. От каждого вдоха тысячи острых ледышек ранят внутренности. Хоть не дыши.

Алекс идет следом, слегка отставая.

Я знаю, что он нацепил кепку пониже на глаза и несмотря на отсутствие солнца, надел темные очки. В проведении Гран-при густонаселенный Шанхай становится центром притяжения всего человечества. Люди везде, короче. Даже там, где их быть не должно.

— Лавка с печеньем-предсказанием, — указываю взмахом руки. Алекс ловит ее и переплетает наши пальцы.

Пересекаемся взглядом. Я опускаю свой на его губы и, спохватившись, отворачиваюсь.

— Хочешь?

Печенье? Сглатываю. Вновь живот скручивает голодом. Или это совсем не голод.

Киваю, и Алекс тянет меня на