Развод. Свекровь - а я говорила! - Полина Измайлова

сладкое успокаивает. Глюкоза поднимается, мозги работают. Всё хорошо, да? Ладно. Живи. И не реви! Не из-за кого тут горевать. Всё у тебя будет хорошо, Луша. Потом, когда развод оформите, я сделаю дарственную. На тебя. А Кешке хватит уже всё прощать. Пусть случившееся будет ему уроком! Вот!

Она снова поднимает вверх кружку с чаем, как кубок, а я… жую конфету, думая, что если о таком написать в книге — никто не поверит.

Глава 9. “Ишь ты, вернулись”

Глава 9. “Ишь ты, вернулись”

Утро начинается неожиданно приятно — с аромата свежезаваренного кофе и веры в то, что жизнь налаживается.

С улыбкой на лице вхожу на кухню, где свекровь уже вовсю готовит завтрак.

После вечерних откровений Аделаида Степановна осталась ночевать — никогда бы не подумала, что мы со свекровью можем болтать полночи как подружки!

Я обнаружила у Кеши в загашнике бутылочку игристого винца, в общем — время мы провели отлично.

Со свекровью, да, да! Вы не поверите!

Перекреститесь, свекровененавистницы, но это так!

Хорошо, что на работу с утра не надо — суббота!

Да, мы не просто болтали, мы проводили время продуктивно — собирали вещички нашего непризнанного гения.

— Представляете, сейчас найдем у него рукопись гениального романа? — сказала я заговорщицки, после полбутылочки брюта.

— Опубликуем под твоим именем! Заработаем бабла! — подмигнула мне свекровь. — Хотя я сомневаюсь, что мы у него найдем что-то более связное, чем сочинения пятиклассника, и более длинное, чем его… его…

— Что? — удивилась я, ну не может же она… Она же всё-таки его мама!

— Его нос, вот что! У Кешки нос как у моей свекрови, царствие ей небесное, тьфу. Так, с этих полок я всё убрала, давай дальше.

Ночь прошла плодотворно.

В гостиной стоят те самые баулы челночников и мой веселый чемодан — решила пожертвовать.

— Доброе утро!

— Доброе! У нас сегодня блины со сметаной и сырники, доставай чашки, кофе я тоже сварила.

Вытаскиваю кружку из шкафчика и замираю, поворачиваясь к Аделаиде — мы обе слышим возню за дверью. Словно мышь скребется.

Или крыса.

Очень большая крыса с длинным носом.

Щелчок замка.

Кеша! Етить его… Стоп, его маму трогать нельзя!

Застываю с кружкой в руках. А свекровь, нарезавшая докторскую, невозмутимо поднимает нож и брови.

Страх во мне сменяется спокойствием.

Даже не сомневаюсь, что рядом с Аделаидой мне нечего бояться.

Дверь скрипит. По ногам ползет сквозняк, пахнет знакомыми дешевыми духами. Потом я слышу писклявый голосок Музы:

— Кеша, давай скорее! Да не бойся ты! Мы возьмем только самое необходимое! Не покупать же всё с нуля! Это и твои вещи тоже! Ты заслужил!

О, вот это номер!

Неужели Муза и правда пустила Кешу на свою жилплощадь. Но тратиться на него не хочет, зачем? Что ж. Может, она не такая дурында, как я.

Мы стоим на кухне и видим, как эти двое ползут на четвереньках, а на лицах у них балаклавы! Ну что за идиотский спектакль, господи!

— Это каким это местом он заслужил! — Громогласный голос свекрови заставляет их замереть, потом они резко встают и с криками кидаются к выходу.

— А ну стоять! — продолжает “мамо”, выходя в коридор с огромным ножом в руке.

— Мама?

— И тебе привет. — Голос у нее ледяной, как морозильная камера. Говорит вроде спокойно, но интонация такая, что лично я бы уже бежала до Канадской границы. — Сынок, ты что, не слышал, что незваный гость хуже татарина?

Кешино лицо вытягивается. Его шок в шоке. Это видно даже под балаклавой.

— Сними шапку, не позорься, горе луковое.

Кеша стягивает с лица черную тряпку, в глазах вся боль непризнанного таланта. Он вздыхает.

— Мам, ну что это за гость? Да еще и незваный. Чего ты начинаешь? Я же твой сын! Единственный!

— У меня еще есть дочь.

— Мам, да мы просто за вещами! Мы буквально на минутку.

— Как воры? А что мешало позвонить, предупредить? Что мешало нормально поступить?

— Ну мам!

— Не мамкай!

Свекровь упирает руки в боки.

— Мам, ну хватит, ну ты же несерьезно!

— Серьезно? То есть, ты думаешь, я покипячусь и остыну? Хватит! Нечего тут шастать, тем более вдвоем, вы тут не прописаны. Я что-то не помню, чтобы вас кто-то звал. Напоминаю: квартира — моя. И жить в ней будет тот, кого я выберу. Ясно?

Муза хлопает ресницами и замечает тоном, явно взятым из роликов блогеров, которые вещают про эмоциональное насилие:

— Это очень токсично, если честно…

— Токсично? Ну так и иди на детокс, солнце мое, — спокойно отвечает свекровь. — Иннокентий, если ты за вещами, то весь твой шмот в сумках в гостиной. Забирай и проваливай. И закрой дверь с той стороны. Да! И ключики на тумбу положи.

Я молчу. Тоже перевариваю. Характер у свекрови — ого-го. Кеша явно в папу.

Он вытягивает шею, стараясь возвыситься над мамой, и на меня исподлобья смотрит.

— Мама… ну ты серьезно? Выгоняешь меня? Сына? А она? Она? Луша! Она же тебя ненавидела! Она же…

Вот прохиндей! Да я про его маму дурного слова не сказала!

— Она — единственный человек, кто в этой квартире хоть что-то делал, — перебивает Аделаида Степановна, пропуская мимо ушей наветы Кеши. — Она платила за эту квартиру. Она работала! Всё справедливо. А ты… ты всю жизнь пишешь не роман, а тупой фанфик про самого себя. Ни тебе Маркес, ни тебе Коэльо. Блудный Кеша из Бирюлёво!

— Мама! Да я… я…

— Я — последняя буква в алфавите, тебе ли, писателю, не знать об этом? Хотя какой ты писатель. Всё. Разговор окончен, Кеша. Ты у меня, конечно, талантливый, спору нет. У тебя уникальный талант к безделью и профанации, жаль, что его нельзя монетизировать. Так что извини, но адьос! У папаши живи, Музу свою там вдохновляй. А здесь твоя история закончилась.

Кеша стоит, хлопая глазами, всхлипывая, вижу, как по щеке бежит слеза.

Какой ужас. И это чудо я любила?

— Мам...

— Не позорься, Кеша, — говорит свекровь устало. — Уйди достойно. Хоть раз в жизни будь мужчиной. Забирай вещи, и вперед.

Кеша заходит в гостиную, вытаскивает оттуда одну сумку,