Генеральская дочь. Зареченские - Мелания Соболева

Сердце падает в пятки, руки дрожат так, что ключи чуть не роняю, и ярость затмевает все.

— Сволочь! — шиплю сквозь зубы, задыхаясь от обиды, злости и какой-то тупой боли.

Так и врезала бы ему каблуком по яйцам, чтоб завыл на весь свой мусарский подъезд. Нет ну серьезно, я была готова поблагодарить его, сказать хоть слово за то, что вытащил меня из того ада вчера… но нет, этот урод ведет себя как последняя сволочь!

Глава 7

Алина

Вылетела я из его хаты, захлопнула дверь так, что стены наверняка дрогнули, и пошла по лестнице вниз, каблуки стучат, каждый шаг отдается злостью, пальцы стискивают шубу у горла, будто этим можно придушить всю эту ситуацию. На улице воздух ледяной, злой, кусает за щеки, но мне плевать, потому что внутри горит сильнее, чем этот январский мороз. Натянула воротник повыше, зарылась лицом в мех, кулаки дрожат, но не от холода. Каблуки вязнут в снегу, я выхожу на дорогу, оглядываюсь резко, глазами выискиваю фары — такси, любое, лишь бы свалить поскорее отсюда, от этого кошмара, от этого… сукиного сына. Он стоит перед глазами, этот ублюдок с ухмылкой своей, с голосом, от которого дрожь пробирает, и нет, не от страха. Младший лейтенант, герой района, который вчера меня спас, а сегодня вытирал ноги, как будто я ему по гроб жизни обязана. Сердце все еще бьется в бешеном ритме, и я сама себя ненавижу за то, что мысли о нем не дают покоя. Его руки, крепкие, холодные глаза, как лезвия, этот его мерзкий голос с ехидной насмешкой. "Батя обрадуется… звезда танцпола…" — повторяется в голове, как проклятая пластинка, и каждый раз, как вспышка боли по сердцу. Нашел, сука, куда ударить. Мимо проезжает машина, тормозит резво, я сажусь на заднее сиденье, хлопаю дверью с такой силой, что водитель аж обернулся.

— Куда? — рявкает он.

— Домой, к чертовой матери, — сквозь зубы шепчу, задираю подбородок, называю адрес.

Глаза смотрят в окно, а внутри все клокочет, все крутится вокруг одного. Зорин этот… нет, ну кто он такой вообще? Кто дал ему право так говорить? Черт, ну почему же я не всадила каблуком прямо в его наглую рожу…

Зашла в квартиру и сразу уткнулась носом в сладкий, густой запах свежей выпечки — с кухни шел теплый аромат, прямо как плед на плечи, пахло детством, уютом, безопасностью, и это только больше бесило, потому что внутри меня все было наизнанку. Скинула каблуки прямо в прихожей, так что один отлетел под комод, выдернула из себя шубу, бросила на вешалку грубо, как будто мстила ей за весь этот сраный день и ночь. Пошла босиком на кухню, ноги гудели после этих чертовых шпилек, в горле пересохло так, будто по пустыне шла три дня. Захожу и вижу ее. Мама. Идеальная, как всегда. В халате атласном, волосы собраны аккуратно, лицо свежее, ни одной морщинки, взгляд внимательный, но внутри этот вечный страх, что где-то за углом ее идеальный мир может рухнуть. Она вся как картинка из журнала: ухоженная, красивая, женственная до кончиков пальцев. Но я-то знаю, как под всей этой красотой в ней сидит таракан размером с мою злость — страх, что отец однажды устанет, найдет кого-то помоложе, посвежее, хоть и сама видит прекрасно, как он ее любит, до безумия, до маниакальной преданности. Мама повернулась ко мне и заулыбалась, тепло так, по-домашнему, глаза блестят, но тут же прищурилась, разглядывая меня внимательнее.

— Милая, ты на дне рождения была или с самолета прыгнула? Что за вид у тебя? — голос обеспокоенный, но с этой ноткой матери, которая всегда все замечает, даже когда ты молчишь.

Я наливала себе воду, ледяную, чтобы хоть как-то остудить злость внутри, и процедила сквозь зубы, не оборачиваясь:

— С самолета. Прямо в яму. С мусором.

Она замерла на секунду, явно не поняла, о чем я вообще, но я и не собиралась объяснять. Если бы она знала, где я была ночью, если бы только догадалась, у кого я проснулась утром… да у меня были бы проблемы похлеще, чем у этого сраного Зорина. Хотя, черт, он бы от моего отца схлопотал так, что свою форму потом месяц бы гладил лежа. Я села за стол, сделала большой глоток воды, мороз по коже, но внутри все так же горячо. Собиралась ведь рассказать сегодня про одного наглого лейтенанта, чтобы отец ему показал, где раки зимуют, чтобы устроил ему вздрючку хорошую, чтобы поставил его на место раз и навсегда. Но сейчас… сейчас я понимала: ни слова. Лучше вообще молчать. Пусть этот мусор останется там, где ему и место — подальше от меня и моей семьи. Подальше от всего. И пусть катится к чертовой матери, лейтенант Зорин.

— Приведи себя в порядок и спускайся на завтрак, — мягко сказала мама, но я даже не смотрела на нее, только кивнула и пошла к себе в комнату, волоча ноги, как после бега по минному полю. Захлопнула дверь, скинула все с себя к чертовой матери и спиной грохнулась на кровать, раскинув руки, как ангелочек в снегу, только вот ни хрена я не ангелочек, и снег давно растаял, оставив одно болото. Лежу, тупо смотрю в потолок, глаза мутные, мысли роятся, как злые осы в банке. Я злюсь. На него. На этого… Зорина. Господи, даже имя его раздражает. Зорин. Хотя нет, это фамилия, у него вроде имя другое, Саша? Точно, когда они с тем вторым ментом сидели в машине, тот его звал… Шурка. Черт возьми, как бы я сейчас ни била себя по мозгам, одно знала точно: если бы я проснулась не у него — все могло бы закончиться в сто раз хуже. Либо я бы вообще не очнулась, либо… либо этот день я бы вспоминала с рвотой и паникой до конца жизни. Те твари, что тащили меня тогда, они бы точно не отпустили просто так. Мурашки побежали по телу, липкий холод пронзил до костей, и я обняла себя руками, сжалась, будто могла стереть эти мысли, но нет, мерзкая картинка стояла перед глазами, будто пленка заела. А потом — другое. Он. Как он вмазал им. Один против всей этой гнилой троицы. Взял и размотал их по полной, как будто родился с кулаками вместо мозгов. От