Царствование Розы - Кейт Голден

Мой взгляд метнулся к горстке стражников в серебряных доспехах, стоявших на посту. К Вину и Мэддоксу позади меня, причем рука последнего все еще сжимала мою руку, как тиски.

— Не скромничай, — прощебетал Лазарь. — У тебя нет ничего особенного, чего они бы не видели.

Едва он кивнул одному из бесстрастных стражей, как мое пышное ночное платье и нижнее белье рассекли вдоль по спине. Легкое свечение магии стража повисло в воздухе, и сатин, рассыпавшись пуговицами, опал к моим стопам на мокрый камень.

Я впилась ногтями в ладони, сжимая кулаки до хруста в костяшках.

Он хотел, чтобы я ерзала от смущения. Хотел лишить меня не только одежды, но и достоинства.

Однако с той ночи, когда я готова была провалиться сквозь землю, снимая простую рубаху перед Лейтенантом Бертом, многое переменилось. С тех пор, как я стояла на коленях в луже крови на полу той лачуги…

Я позволила тому слабому проблеску лайта, с которым проснулась, пронестись по моему телу, сопротивляясь желанию прикрыться. Сделав шаг из мокрой груды одежды, полностью обнаженная, я вошла в воду, не отрывая ненавидящего взгляда от Короля Фейри.

Глава 5

КЕЙН

Я уже устроился, прислонившись к опрокинутой много лет назад повозке, наполовину ушедшей в снег, и готовил свое жалкое смертное тело ко сну, как вдруг хрустнула ветка.

Вся моя шерсть дыбом встала.

Хруст. Еще один.

У того, кто шел по моим следам, был тяжелый шаг.

Изможденное раздражение — а вовсе не страх — затуманило мой взгляд, пока я вглядывался в лунную полосу леса. Не прошло и четырех дней с тех пор, как я остался без своего света, а это уже бесило меня сильнее всего на свете. Знай я, что лишусь своей силы, я бы взял лошадь или сани в Ворсте. Но я положился на крылья своего дракона, чтобы пролететь над этими землями, и теперь… теперь, когда я сплю в канавах и бреду пешком сквозь мили безмолвного, завывающего льда, кажется, единственным настоящим даром, которым меня наделил Бог Фейри, было почти непреодолимое желание оглядываться через плечо.

Добираясь из хмурого, серого Ворста до столицы Жемчужного, Карруса15, я чудом уносил ноги от оскаленных белых леопардов и медведей-гризли, ковылявших через сугробы. От тех, на кого еще неделю назад я бы и взглянуть не удостоил. Я делал все, что мог: маскировался, создавал помехи, ставил ловушки. Но этот зверь… что бы там ни шло за мной, оно шло целенаправленно.

Эти звуки я уловил еще несколько миль назад, но шел до тех пор, пока не начался такой сильный ночной холод, что дыхание у меня замерзало в воздухе, едва вырвавшись из ноздрей. С последними лучами заката эта полусгнившая тачка возникла передо мной, словно мираж в ледяной пустыне. Теперь я сижу за ней, и все, что стоит между мной и тем, что там крадется — это груда трухлявой, изъеденной термитами древесины.

Вновь хрустнула ветка, а следом донесся шелест редких сосен. Ветер завывал у меня за спиной, и я натянул капюшон, защищаясь от его ледяных укусов. Каждый новый слой снега, просачивавшийся сквозь толстую зимнюю кожу и плащ на меховой подкладке, приближал меня к обморожению.

Не издав ни звука, я встал и обнажил меч. Лунный свет сверкнул на его блестящей поверхности. Яркая урожайная луна. По какой-то необъяснимой причине потустороннее сияние, отразившееся в моей стали, заставило мою грусть сжаться.

Томный стон, когда что-то прорвалось через линию деревьев, был моей единственной подсказкой.

И затем она Ее ноги, уродливые и вывернутые назад, с трудом волочились по снегу. В свете полной луны я разглядел ее лик, скрытый под пластом спутанных седых волос.

Снежный врейт.

Я попятился по обледеневшим камням, с сердцем, вставшим в горле.

Кожа, казалось, натянулась до предела, обнажая каждую мышцу. Дыхание стало коротким и прерывистым, разрывая легкие изнутри грубыми движениями.

Я никогда особо не сочувствовал смертным — не по злобе, просто такая мысль мне в голову никогда не заглядывала. Но теперь… я навсегда иначе буду смотреть на любого смертного. То, что они просыпаются каждое утро живыми, — настоящее чудо.

Пытаясь нащупать кинжал в голенище, я с размаху перелетел через ту самую тачку, что должна была стать моей защитой. Врейт16 издала стон, и ее неестественно разверстая пасть скрипнула, искаженная яростью. Пальцы впились в рукоять. Может, метнуть прямо в голову…

Прежде чем она успела приблизиться, я направил кинжал прямиком в ее голову

И промахнулся на милю, мой клинок утонул в груде свежего снега. Скелетообразная нежить даже бровью не повела.

Бля. Ни силы Фейри. Ни меткости Фейри. Я полагался на свои способности всю свою жизнь — я не был уверен, кем я был без них.

Я крепче сжал рукоять длинного меча. Ледяной клинок не дрогнул, даже когда моя собственная смертность отяжелела в моей руке. Этот простой меч — выкованный из грубой стали и направляемый ныне человеческой рукой — был всем, что стояло между мной и неживой ведьмой, жаждущей моей души.

Именно такими люди всегда и представляли врейтов. Ведьмами, принявшими ужасную, нечеловеческую смерть. Которые кричали в агонии так пронзительно, что этот исступленный, предсмертный вопль эхом отдался в их вечном существовании.

Врейт передо мной испустила новый животный рев, ее уродливые ноги заковыляли ко мне, и я убедился: предания правдивы. Древняя, яростная и несчастная. С высунутым языком и седой, шелушащейся кожей. Ее потрепанный временем пояс и ожерелье из человеческих косточек. Варварский обычай — так она носила украшения из своих жертв.

Когда она бросилась на меня, я вонзил меч прямо в ее сердце. Четко и без колебаний. В моей позе не дрогнул ни один мускул, несмотря на ледяной воздух, разрывавший мои ноющие легкие.

Врейта взвыла. Ее чернильный рот искривился, и длинный серый язык дернулся. Я провернул клинок и всадил его глубже, разрезая хрупкую кость и старую, кожистую ткань.

Она снова застонала, и тошнотворное предчувствие скрутилось низко в моей глотке.

Она… не умирала.

Ничуть не ослабла.

Более того, пока мое сердце колотилось о ребра, а настоящий, карающий страх сковывал мои сжатые челюсти, снежная врейта обхватила лезвие руками, в которых не хватало больше половины пальцев, и потянула его глубже.

Приближаясь ко мне, снова простирая ко мне свой ядовитый, смертоносный язык.

Если он коснется моего лица, моих губ…

Я не знал, осталось ли во мне что-то от души после потери Арвен, но какие бы крупицы ни