Токсичные желания - Надя Брекель

так много ссор, а потом начались измены. — Она замолкает, глядя мимо меня. Я хотела что-нибудь сказать, но не знала, что именно. В горле у меня пересохло, и я с трудом сглотнула. — Мы пытались забыть об этом, но чем старше ты становилась, тем злее он становился, и тем тяжелее ему было, потому что твои волосы становились вьющимися, и ты просто начинала все больше и больше походить...на Мэтта. И твой отец не знал, как пережить все это. Для него ты была напоминанием о том, что случилось со мной. С нами.

Она, наконец, встречается со мной взглядом.

— И я думала, что, подарив тебе жизнь, я сделала доброе дело, но между мной и твоим отцом все стало так сложно, что... я тоже начала обижаться на тебя. Обижаться на его брата, но поскольку он в конечном итоге умер от сердечной недостаточности, от всех лет злоупотребления наркотиками и алкоголем, его не было рядом, чтобы ненавидеть, так что в конечном итоге было легче вести себя так, будто тебя не существует.

В моей голове всплыло воспоминание, и когда я спросила Адали об этом пару недель назад, она уклонилась от моего вопроса, как будто понятия не имела, о чем я говорю, когда я знала, что она знает.

— Так вот откуда эти кошмары? — Я прищурилась, глядя на нее. — Клаустрофобия?

Ее глаза остекленели, как будто теперь она была где-то далеко.

— Ответь мне, — говорю я сквозь зубы. Я моргнула, позволив упасть единственной слезинке.

Она медленно кивает, опуская подбородок.

— Да.

— Папа. — Я сердито дернула себя за локоны, Надеясь, что это поможет мне сосредоточиться на боли, горящей в груди. — Я имею в виду Майкла. Он запирал меня в шкафу, не так ли? Когда я не могла перестать плакать? Теперь я вспоминаю. Он запирал меня там, и Адали иногда приходила, чтобы спасти меня, но он... — Еще одна слеза скатилась по моему лицу, и я втянула воздух, чтобы отдышаться. — Он бы и ее наказал за то, что она выпустила дитя демона. Поэтому он сказал ей оставить меня там, пока я не перестану плакать.

Ее лицо побелело, как будто ее вот-вот вырвет, но мне было все равно, что она чувствовала. Больше нет.

— И ты, — усмехнулась я, скривив губы от отвращения. — Ты просто позволила ему.

— Прости меня, — говорит она сквозь рыдания. — Мне так жаль, я не...

— Не сделала что? — Я перебила ее: — Хочешь потерять свой драгоценный, идеальный образ жизни? Твоя дорогая машина, возможность каждый день ходить по магазинам, пополнение кредитных карточек, пока ты потягиваешь вино, не заботясь ни о чем на свете. Или ты сожалеешь, потому что не боролась за свое дитя демона? Так вот как сильно ты переживала, мама?

Я не дала ей времени ответить, просто продолжала:

— Или тебе показалось, что ты дала мне жизнь, — говорю я в кавычках, — так что в твоей ебаной башке решила: я родила ее, и этого достаточно. Не нужно быть ей мамой и, черт возьми, заботиться о ней. Я оказала ей достаточно услуг, потому что не убила ее в своей утробе. — Теперь мой голос звучал громче, и я почувствовала, как моя грудь поднимается и опускается. — Знаешь что, — говорю я с натянутой улыбкой, — если бы я знала, что у меня будет такая жизнь, мне было бы лучше умереть. Потому что позволь мне сказать тебе, мама. — Я подхожу ближе. — Живя в этом доме, не проходило и дня, чтобы я не чувствовала себя мертвой.

Я подхожу еще на шаг ближе, склонив голову набок.

— Почему ты отвезла меня в больницу? Это потому, что не хотела, чтобы город знал, что жизнь Эшли Ашер не была идеальной? Что у ее дочери было расстройство пищевого поведения, и родители заметили это, только когда ее сердце почти перестало биться, и от нее остались кожа да кости? — Тишина заполнила воздух, и я была в нескольких дюймах от его лица. Ярость, смешанная с выворачивающей внутренности болью, вскипела во мне, когда я уставилась на нее.

— Я пыталась, — начинает она говорить, но ее голос срывается. — Я пыталась. Я хотела. Я пыталась любить тебя, — тихо повторяет она, и слезы катятся по ее щекам.

Я моргаю, и вот так зеркало, в которое я смотрела последние двадцать один год, разбивается вдребезги, и время останавливается вместе с моим дыханием. Весь мой мир рухнул прямо у меня на глазах. Это был исчерпывающий ответ на все вопросы. Моя мама пыталась любить меня, но не смогла.

49

ЭБИГЕЙЛ

Музыка трогает нас эмоционально, там, где не могут ни одни слова.

— Джонни Депп

Я подъехала к парковке и припарковалась сзади. Школа изменилась с тех пор, как мы сюда переехали. Она стала больше, так как к ней пристроили аудиторию, а парковка казалась еще более значительной, чем в те времена, когда мы с Блейком учились здесь.

Пребывание здесь в одиночестве пробудило старые воспоминания, чувство безразличия, отверженности. Я шла по тротуару. Воспоминания, которые я предпочла забыть, пронеслись в моем сознании, словно говоря: ты будешь помнить это. Вспомни все слухи, пристальные взгляды и те времена, когда мне приходилось прятаться в уборной, чтобы съесть свой ланч. Потом был период, когда мне не нужно было прятаться, потому что я не обедала. Я была в полном беспорядке и остаюсь в нем до сих пор, но стараюсь быть, по крайней мере, здоровой версией своего токсичного «я».

Я подхожу к скамейке — той самой, на которой мы с Блейком так много разговаривали. Я смотрю на нее и замечаю, что она тоже была перекрашена. Я сажусь и подставляю лицо теплым лучам солнца.

Было одиннадцатое ноября. Сегодня был наш день рождения, и я решила, что раз уж в этот день мы пообещали друг другу заключить договор, то я должна хотя бы почтить Блейка своим присутствием там, где мы узнали друг друга, и что может быть лучше, чем печенье с арахисовым маслом?

Я развернула обертку от печенья, и один только аромат заставил меня почувствовать, что Блейк сидит рядом со мной. Я вдыхаю запах, прежде чем сказать:

— А теперь загадай желание, — сказала я, откусывая первый кусочек. Я медленно прожевала, наслаждаясь тягучим, приторно-сладким вкусом. Я смаковала вкус и взяла еще одно.

Глядя на печенье, говорю я себе.

— Никто никогда не приносил мне печенье, кроме тебя, и я скучаю по этому. Я скучаю по тебе, — говорю я более мягким тоном.