Исповедь послушницы - Лора Бекитт

На следующий день Рамону вручили послание, в котором содержался приказ явиться в здание инквизиции, где он успел побывать уже дважды. Что это означало, он не знал. Возможно, что-то связанное с делами монастыря или, скорее, с интересом лично к нему, Рамону Монкада, что, разумеется, не сулило ничего хорошего.

Он думал, что его проводят к Родриго Тассони, но ошибся и вскоре очутился наедине с незнакомым человеком, у которого было жесткое лицо и вкрадчивый взгляд. Таких служителей инквизиции можно часто встретить на улице: их глаза скрыты под низко надвинутыми капюшонами, руки спрятаны в широких рукавах. Они никогда ни с кем не заговаривают без лишней нужды, но если затевают беседу, то произносят слова с пугающей медлительностью, а их речи похожи на подслащенный яд.

– Садитесь, аббат, – небрежно произнес хозяин кабинета, испытующе оглядывая Рамона, – с возвращением.

Рамон сел и тут же попытался настроить свои мысли на нужный лад. Он сразу почувствовал издевку, прозвучавшую в последнем слове.

– Меня зовут Диего Контрерас, я один из помощников Великого инквизитора.

Рамон тут же вспомнил это имя. Он слышал его от Катарины.

– Нам стало известно, – продолжил его собеседник, – что вы стали жертвой лесных гёзов, еретиков. Я бы хотел послушать ваш рассказ о случившемся.

– Я не желаю об этом говорить, – ответил Рамон, пытаясь оправиться от изумления. Они узнали! Так скоро! Откуда? Значит, он был наивен и глуп, когда полагал, что его жизнь сокрыта от всех!

Диего Контрерас откинулся на спинку кресла. Он смотрел на свою жертву вдохновенно и властно.

– А я – желаю. Я желаю, чтобы вы, аббат Монкада, рассказали мне об этом во всех подробностях. А также о том, где находится лагерь гёзов.

Рамон покачал головой.

– Я не помню. К тому же я весьма далек от мыслей о мести.

– Я тоже, – сказал Диего Контрерас. – Как известно, мы не мстим, а спасаем. Отвоевываем человеческие души у нечистого. И мы сильно нуждаемся в помощи истинно верующих людей.

Рамон пожал плечами.

– Я плохо понимаю, чем могу вам помочь.

– Да, по-видимому, плохо. Скажите, вас не затруднит снять одежду?

Рамон отпрянул. Только теперь он сполна ощутил, какие жгучие, болезненные раны оставили в его душе переживания последних дней. От одной этой фразы у него задрожали руки и помутился разум.

– Я ни за что не сделаю этого здесь, перед вами!

– Если вы скажете, что на вашем теле есть следы пыток, я поверю вам на слово.

Рамон ощутил себя загнанным в угол.

– Да… есть.

– Чего эти еретики добивались от вас? – с удовлетворенным видом произнес Диего Контрерас.

– Ничего. Им просто хотелось кого-то помучить. Как ни странно, некоторые люди способны получать от этого большое наслаждение.

– Почему они вас отпустили?

– Не знаю. Быть может, решили вручить мою судьбу Господу?

– И Господь вас спас.

– Человек – с помощью воли Господа.

– Катарина Монкада – ваша… родственница, если не ошибаюсь?

Инквизитор смотрел с высокомерной насмешкой, он играл словами и взглядом, и Рамон уже не сомневался в том, что ему все известно.

– Да, она жена моего брата.

– Я ее помню. Очень красивая женщина. И, кажется, более покладистая, чем вы, аббат. Во всяком случае, в некоторых вопросах. В скором времени мы тоже пригласим ее для разговора.

Эти слова стали последней каплей. Избыток страдания вызвал в его душе бурю, и Рамон не смог ей противиться, как прежде не сумел противостоять слепой страсти, не смог ни сжечь, ни затоптать в своем сердце ростки любви.

На столе, за которым сидел Диего Контрерас, стоял медный подсвечник; внезапно вскочив, Рамон схватил этот предмет и с размаху ударил инквизитора по лицу. И продолжал бить, разъяренный его безумными воплями.

Откуда-то выскочили темные фигуры и оттащили его в сторону. Диего Контрерас лежал на полу и слабо стонал, он был весь в крови и едва дышал.

Когда Рамона вели по коридору, он не сопротивлялся. Пламя гнева погасло так же внезапно, как вспыхнуло, и он погрузился в глубокую и мрачную задумчивость.

Его привели не в камеру, как он ожидал, а в большой зал с потолком в виде решетки из резных балок и узкими окошками, пропускавшими лишь слабый луч света.

Рамон увидел высокую фигуру в широком одеянии и четырехугольном головном уборе. Поняв, кто перед ним, аббат нехотя поклонился.

– Пролить кровь служителя инквизиции, – произнес Родриго Тассони, – причем прямо в этих стенах, – подобного еще не случалось! К тому же это дело рук священника! Вы понимаете, что для вас мало любого наказания, будь то физическая казнь или отлучение от Церкви?

Рамон молчал, но в его взоре пылал огонь.

– Я не знал, что мои служители приказали следить за вами, – за это они тоже понесут наказание, – продолжал Великий инквизитор. – Однако добытые ими сведения приподняли завесу над некоторыми тайнами вашей жизни. Я не подозревал, что вы блуждаете во тьме, одновременно сгорая в пламени. Я понял, как вас наказать, и надеюсь, что это наказание послужит просветлению вашей души. Если мы предадим делу широкую огласку, то бросим тень на самих себя. У меня есть на примете человек, которого я желал бы видеть на вашем месте. Я согласую это с епископом. Беда лишь в том, что настоятель избирается пожизненно. Потому вы должны исчезнуть. Я готов сохранить вам жизнь, но с одним условием: вы навсегда уедете из Амстердама и никогда не появитесь в Мадриде. И никаких прощаний с близкими людьми и родственниками, а впоследствии – никаких писем! Я прослежу за тем, чтобы это послужило условием сохранения их безопасности. Ваш брат все еще под подозрением Святой службы, а об остальном, – он сделал многозначительную паузу, – я не хочу говорить. И я не желаю, чтобы в обители думали, будто вы погибли в застенках инквизиции, поэтому сейчас вы вернетесь в монастырь и объявите приору о том, что Господь призвал вас на новую службу. Не важно, если он подумает, что вы сошли с ума, главное – чтобы он увидел вас живым. Потом вы исчезнете под покровом ночи, чтобы к утру растаяли все ваши следы!

– Я не знаю, куда мне ехать!

– Это плохо. Подумайте. Разве мало на свете мест, где требуется умный, благородный и бескорыстный священник? – сказал Родриго Тассони и добавил: – По-моему, для вас это единственная возможность спастись от самого себя.

– За это я должен заплатить свободой?

– Свободой выбора. Идите, аббат, иначе я передумаю. Вы дважды сумели повлиять на ход моих мыслей и выйти сухим из воды. Больше этого не будет.

Когда Рамон вышел на улицу, он был как в тумане. Он понимал, что судьба благоволит к нему, но еще не осознал того, что навсегда теряет Катарину и Исабель.