Судьба в наследство. 1. Письмо, с которого все началось - Елена Александровна Ковалевская

Беллатор оказался велик ростом, выше Гертруды на ладонь точно, широкоплеч, с неулыбчивым взглядом льдисто-голубых глаз уроженца северных провинций Союза. Облачен воин был в довольно легкий доспех: бригантину с бархатной основой, пронзительно синего цвета, наплечники и наручи, дополнительно усиленные на левой руке. На голове у него - неглубокий круглый шлем с длинным наносником, а на поясе меч, какого я прежде никогда не видела.

В это время на площадь ступили первые боевые братья в цветах своих орденов: августинцы в зеленом, а иеронимцы в темно-лиловом. Они шли двумя колоннами, каждая из которых возглавлялась знаменосцем, несущим полотнище на высоком штандарте с изображением святого покровителя. Следом, построившись в ряд по десять, шли, сверкая доспехами, лучшие воины ордена, и ауберга в частности. Позади, отставая от них на пару ярдов, рослые монахи в снежно-белых одеяниях мерной поступью, чуть враскачку, несли на большом изукрашенном цветами помосте позолоченный крест, увитый терниями и розами. И тотчас же многоголосый перезвон охватил площадь, колокола на всех храмах ударили разом. Звон поплыл, заполняя все окрест. Толпа радостно взорвалась приветственными криками. Следом за монахами пошли юные послушники, в белых расшитых стихарях , неся в руках корзины, украшенные лентами. Они разбрасывали перед собой и в стороны белые и красные лепестки роз и пшеницу - символы райской жизни и нынешнего благополучия на земле. Люди протягивали к детям руки в надежде поймать пшеничные зерна, ведь кому достанется хотя бы одно, будут счастливы весь следующий год. За послушниками, под переменивший тональность колокольный перезвон появились двое носилок с золотыми ковчежцами с нетленными мощами апостолов Иеронима и Августина. Дюжие братья, так же обличенные в белые одежды, по трое с каждой стороны положили ручки носилок себе на плечи, и ровным шагом двигались по бело-алому ковру из лепестков, устлавших камни. Восторженный вопль, раздавшийся в момент, когда мощи показались на площади, перекрыл даже звуки праздничного благовеста.

Тут стоящие на площади беллаторы слаженным движением, все как один обнажили свои странные мечи и вскинули их в приветственном салюте. Я сразу же принялась его разглядывать у ближайшего ко мне воина. Клинок оказался прямым, но с нехарактерной заточкой - полуторной, словно у фальшиона. Лезвие хоть и носило следы многочисленных рубок, было выполнено из очень хорошей стали, такой, что мне аж завидно стало. А еще оно оказалось довольно длинным, два с половиной фута точно, и широкое, я даже заметила утолщение ближе к концу. Утяжеление, что ли? Эфес весьма необычный: рукоятка под одинарный хват, а перекрестье уж вообще ни в какие ворота не лезет - ассиметричное, в форме неглубокой чашки, но как-то задранной в сторону, словно бы руку прикрывающее. Оно что должно защищать кисть бойца ? Воин перехватил мой изучающий взгляд, задержал на мне свой, посмотрев в упор пару секунд, словно вьюгой по коже продрал. Ох... Вот обмороженные буркала! Я постаралась принять незаинтересованный вид, и поспешила переключить внимание на продолжающую двигаться процессию.

Показался богато украшенный паланкин, в котором восседал Его Святейшество Папа Геласий IX в белой парчовой каппе и митре , с пасторалом в руках. С абсолютно прямой спиной он сидел, не касаясь кресла. Взгляд его был невозмутим и безмятежен. Вслед ему понесли не менее красивые портшезы с главами празднующих орденов. Правда, место командора августинцев его высокопреосвященства Урбана, сейчас занимал епископ Бернар, в парадной сутане, подпоясанной широким полотняным поясом с белой окантовкой и кистями, в епископской шапочке на макушке. А вот кто же вместо адмирала Форсина? Того я знала, поскольку видела, когда была неподалеку от Святого города в гавани Исбаунт. Неужели прежний командор почил в борзе? Надо же, а я ничего и не знала. Однако нового командора иеронимцы, похоже, себе еще не выбрали, поскольку в портшезе сидел епископ в одеянии Первого достойного доверия, только выражение лица у него было как у человека очень недалекого. Ну ладно, не мне судить об уме священнослужителей пресвитерия. Далее, конечно же, пронесли Ее Благочестие Саскию, родную сестру нынешнего главы Святого Престола. Вот сморщенная урючина! Как всегда в черном! Даже в праздничный день не изволила поменять цвета одежд. Мне отсюда было видно, насколько хмурым взглядом благочестивая окидывала площадь и радостную толпу, еще плотнее поджимая и без того тонкие губы. А потом пошли священнослужители саном поменьше: епископы, епископы-суффраганы, прелаты, прокураторы и прочая шушера. Процессия растянулась минут на десять.

Я вытягивала шею, вставала на носки, стараясь увидеть, что же делается впереди, поскольку рассматривать мимо-проходящих и мимо-проносимых у меня не было ни какого желания. Там пред Главным Собором должно было разворачиваться основное действо. Несмотря на свой немаленький рост, мне не удавалось разглядеть происходящего. Ах ты ж! Посмотреть-то охота! Я принялась толкать локтем в бок старшую сестру.

- Чего? - недовольно спросила она, тоже приподнимаясь на цыпочки.

- Ну что там? - спросила я, стараясь перекричать шум толпы.

- Где? - сначала не поняла меня та. - У собора что ли?

- Ну!

- Хреново видно, - пояснила Герта, безуспешно пытаясь рассмотреть поверх голов.

У меня мелькнула идея; опершись сзади на плечи старшей сестры, я подпрыгнула вверх. Мне удалось разглядеть, как дюжие братья сняли с плеч паланкин Папы, и как он сошел на мостовую перед собором.

- Ты что творишь?! - взвилась Гертруда, после того как я подскочила вверх. - Совсем рехнулась?!

- Ты что?! Интересно же! - пояснила я, прижавшись щекой к ее уху.

Колокола слаженно выдали последний сложный перезвон и умолкли. На мгновение наступила оглушающая тишина, а потом площадь наполнилась приглушенным гулом многотысячной толпы. Я рискнула подпрыгнуть еще раз; чтобы немного задержаться, уперлась руками в плечи сестры. Едва опустилась на мостовую, как Гертруда шустро развернулась ко мне.

- Еще раз так сделаешь, тебя выкинут вон! - пообещала она. Мы стояли нос к носу, вернее нос к подбородку, поскольку теснота и давка была еще та.

- Я же только посмотрела, - оторопело выдала я.

- Это ты потом беллаторам объяснять будешь, - прошипела она. - Они уже на тебя косятся. Ты вроде первая из нас должна соображать: что можно делать, а что нельзя!

Я ничего не ответила, только фыркнула и бросила взгляд на воина стоящего слева: тот неотрывно смотрел на меня. Вот