Лорна Дун - Ричард Додридж Блэкмор

Все кончилось тем, что они больше не выпустили меня во двор в ту ночь, а Джереми только покачал головой и сознался, что завидует мне белой завистью, поскольку у него не было ни жены, ни сестры, ни матери, которые могли бы так любить его и заботиться о каждой царапинке. А теперь, добавил он, даже если его зверски убьют, никто об этом и не вспомнит и не поплачет на могиле. Я набрался храбрости и спросил, что же стало с его женой, поскольку помнил, что он как-то упоминал о ней. На это Джереми грустно заметил, что понятия не имеет, где в настоящее время пребывает его супруга, но что хуже всего, он посмел высказать предположение, что меня, Джона Рида, возможно, ждет подобная судьба в будущем. Мне было неприятно, что он сказал все это в присутствии Лорны. Но она только улыбнулась и посмотрела на меня любящими глязами, и я понял: пусть Джереми говорит все, что ему вздумается. Нас с Лорной это не касается.

Немного позже, когда мы остались с господином Стиклзом наедине, он разоткровенничался и посоветовал мне никогда не доверять женщинам, неважно, как бы они ни клялись в вечной любви. Джереми также поведал мне, что сам имел богатейший опыт общения с женщинами, как с дамами высшего света, так и с крестьянскими женами и дочерьми. По мнению королевского посланника, всех их можно было смело разделить на три группы. Страстные и пылкие, а в общем, непостоянные существа, холодные и безразличные (что еще хуже) и, наконец, смесь первого со вторым, причем в самом жутком варианте. Короче говоря, если женщину считать непрочитанной книгой, то Джереми никогда больше бы не рискнул даже дотронуться до обложки.

Мне было неприятно и оскорбительно слушать такую отповедь. Тем более, что и женщины могли поделить мужчин на точно такие же три группы и говорить о нас в унизительном тоне. Я же сам был уверен в противоположном и, вспоминая слова величайшего из поэтов, верил в то, что женщины существуют самые разные, милые и нежные, добрые и любящие, проницательные и разумные, смотря с какой стороны на них поглядеть. Честно говоря, я предпочитаю иметь дело с женщинами, поскольку у них сердца благородны и порывисты, а я ценю это больше трезвого расчета. Поэтому я ответил Джереми так:

— Мне кажется, господин Стиклз, что вам однажды крупно не повезло с какой-то дамой, поэтому вы и обозлились на весь женский пол.

— Ты, безусловно, прав, — вздохнул Джереми и сплюнул. — Причем эта дама была не просто посторонней женщиной, а моей женой. Я никогда не сказал ей худого слова, не ударил и не обидел ее. Ей бы и в голову не пришло, что кроме нее мне может кто-то нравиться. И вот когда мне пришлось с полком сражаться против бандитов, что ты думаешь сделала моя верная супруга? Она сбежала от меня, причем с главарем той самой банды, которую нам было приказано уничтожить! Конечно, после этого мне стало абсолютно наплевать на нее, я думаю, что и тот разбойник не слишком долго терпел эту фурию, но дело не в этом. Ты можешь представить себе, как смеялись надо мной все в полку. А потом, когда я вернулся в Лондон, мне пришлось искать себе другое место, потому что стыдно было смотреть в глаза товарищам. И я нашел другую службу. Но хватит об этом. Пойдем, Джон, в кухню и чего-нибудь перекусим.

Господин Стиклз так прозаично закончил свое повествование, что я даже подумал, что его жене, возможно, и надоел этот зануда, и поэтому она сбежала с романтиком-бандитом. Я знаю, что девяносто процентов женщин обожают приключения и жаждут страстной любви, а в мужчинах ценят рыцарство, и если любовь их начинает испаряться, как утренняя роса, им хочется чего-то нового, будоражащего кровь. Тем более, когда нельзя перенести свою любовь на детей, а таковых у Стиклза не было, да он никогда и не стремился их иметь.

Не дожидаясь никаких официальных распоряжений, Стиклз переправил наших пленников в тюрьму Тонтона. Что касается меня, то я готов был отпустить их при условии, что они пообещают навсегда покончить с разбоями и грабежами. Тем более, что захватил их именно я и таким образом наивно полагал, что имею полное право распоряжаться их дальнейшей судьбой. Но Джереми переубедил меня, пояснив, что это дело государственной важности, и я не посмел ему противоречить, хотя не совсем понял значение его слов. Например, если я побеждаю в борьбе на ринге, то все ставки моего противника автоматически переходят к победителю, так что если пленник принадлежит мне, то я и буду решать, что с ним делать дальше. В ответ на это Джереми обозвал меня невеждой, не смыслящим ничего в Конституции (что особенно меня огорчило, потому что как раз в этом мне не было равных во всем приходе!).

Так или иначе, но спорить с королевским посланцем я не стал, а только пожелал пленным благополучно добраться до тюрьмы. Джереми только усмехнулся и добавил, что если их доставят туда живыми, то уж в Тонтоне они попляшут на славу. При этом он схватил себя за горло и высунул язык, давая мне понять, как именно и где будут плясать эти несчастные. Он оказался прав, и после первого же заседания суда присяжных обоих Дунов повесили.

Бедная Лорна перед этим сделала все, чтобы отговорить Джереми от строгого наказания своих родственников. Она приходила к нему с просьбой о пощаде и даже один раз встала перед ним на колени. Но Джереми был неумолим, тем более, что теперь вся округа знала, что на нашей ферме содержатся двое пленных Дунов. Что бы сказали о Стиклзе, если бы он отпустил разбойников, которых намеревался стереть с лица земли вместе с их дьявольским гнездом? Мы с Энни наложили повязку на сломанную руку одного из разбойников, смазывали жиром ожоги обоих юношей, и я собственноручно вправил, как мог, ключицу второго несчастного. Хирурга позвать нам так и не удалось, потому что раньше приехала вооруженная охрана и забрала с собой обоих пленников. Слава о нашей ночной схватке поползла по округе и теперь мы не только не боялись очередного нападения, но и подумывали, не пора ли бы и самим навестить Дунов в их логове. Правда, мне не хотелось воспользоваться их беспомощностью, пока долина была залита водой, и многие поддерживали