Пламя в моем сердце - Рита Трофимова

— Но я не лгу! — Эла накрыла лицо ладонями, почувствовав внезапную слабость во всём теле. Эдик осторожно привлёк её к себе и, обхватив рукой её голову, прижал к своей груди. Она вдохнула его родной запах и тихо заплакала. — Ты хочешь знать, что у меня на душе? Я расскажу… Ты прав, конечно, прав, мне далеко не всё равно, — всхлипывая шептала она. — Но почему ты не хочешь меня понять? Вадим не случайный человек в моей жизни. Он зол на меня и может мстить. Он улыбается, но за этой улыбкой скрывается обида и желчь! Я очень взволнована и напугана. А ещё я боюсь за Лину, я не хочу, чтобы он узнал правду о своём отцовстве. И да, когда-то я любила его, но это давно в прошлом.

— И что мне со всем этим делать? Скажи? Я не хочу тебя потерять! — прошептал Эдик, зарываясь пальцами в её волосы.

— Просто дай мне время самой разобраться во всём. Не руби с плеча. Не делай поспешных выводов. Пожалуйста, прошу!

Эдик молчал, крепко сжимая Элу в объятиях, и она уже было отчаялась услышать его ответ.

— Хорошо. Я больше и слова тебе не скажу, не упрекну ни в чём. Но если обстоятельства сложатся не в мою пользу, я всё приму и отпущу тебя, — ровно произнёс он.

Спустя какое-то время они продолжили путь, шли по центральной улице мимо зеркальных витрин магазинов. Эла, наплакавшись вволю, грустно вздыхала. Эдик крепко сжимал её руку, словно боялся, что она упорхнёт.

На одной из панорамных витрин Эла приметила пожелтевший сухой кленовый лист. Видно его прихватило морозом после короткого проливного дождя. Ветер трепал его, пытаясь сорвать и унести прочь, но он, как отважный моряк, держался за штурвал корабля и по-прежнему цеплялся за жизнь. Он будто ждал возвращения лета, мечтая вновь возродиться в зелёной кроне молодого клёна.

Эла и сама удивилась своим наблюдениям и мыслям.

Она, смахнув слезу, шагнула к витрине, и осторожно открепила лист, боясь его повредить, надорвать. А на стекле остался неровный чернеющий след, словно отпечаток его короткой жизни. Эла зажала лист в ладонях и подышала, пытаясь его отогреть.

— Что там, что ты там увидела, Эла? — озабоченно спросил Эдуард.

— Вот тут, — она кивнула на стекло, — видишь? Этот лист оставил отпечаток своей судьбы со всеми радостями и горестями, которые ему довелось пережить. Да…в мире всё так закономерно. Мы тоже, как и эти листья, оставляем в чьей-то душе неизгладимый след. И от этого нам никуда не деться…

* * *

Эх, если бы можно было отмотать ленту назад, вернуться в прошлое и всё переиграть! Зачем она поднялась в парк, зачем раскрыла Эдику душу? Нужно было стоять на своём, стоять до последнего, как партизан на допросе у фашистов: не любила, не ёкает, всё давно уже в прошлом и точка! Святая ложь, что дана во спасение! Почему же она не воспользовалась ею?

На следующее утро Эла внесла номер Ларисы в чёрный список, предварительно написав эсэмэс: «Лариса, не звони мне больше и не ищи встреч. Прощай!». На звонки с незнакомыми номерами Эла не отвечала, опасаясь какой-нибудь пакости со стороны теперь уже бывшей подруги.

О Вадиме она старалась не думать. Не хотелось бередить душу ненужными воспоминаниями, да и Эдика тревожить лишний раз. Он и так ходил, как в воду опущенный, хмурился и молчал, известно о чём.

В будние дни Эла заняла себя работой с клиентками, остаток дня проводила у матери и только под вечер ехала домой.

Но не думать совсем — не получалось. Отчего-то было ощущение, что Вадим не успокоится просто так. В то, что он воспылал к ней любовью, верилось с трудом. Не иначе как решил ей мстить, но насколько далеко он зайдёт в своих играх, можно было только догадываться. На эту мысль Элу навёл чёрный гелик с номером «777», время от времени попадающийся ей на глаза.

Всё бы ничего, но дважды увидеть его возле дома матери, возле подъезда высотки на Кудринской, возле магазина, в который Эла обычно заходила за продуктами по вечерам, было перебором. Создавалось впечатление слежки, причём не тайной, всё делалось так, чтобы Эла заметила этот яркий шикарный внедорожник. И ей становилось немного не по себе. И к чему весь этот спектакль? Неужели и правда он? Хотя, мало ли какие бывают в жизни совпадения, успокаивала она себя.

Вот только с Эдиком всё обстояло гораздо хуже. Он отдалился, всю неделю возвращался с работы позднее обычного, а дома уединялся в своём кабинете и выходил только к столу. Она, сама того не желая, разбудила в нём давно позабытую боль.

Эла горела эмоциями, ей так хотелось тепла и участия, хотелось выговориться и окончательно закрыть эту тему. Но Эдика будто подменили, он не шёл на контакт.

Ужинали они, как обычно, вместе, разговаривали мало, а после разбредались по комнатам и занимались кто чем. Дом, и без того тихий, словно в спячку впадал.

Боже, вот они, те самые подводные камни! Эдик тоже не идеален. Его самый большой недостаток — ревность, а ещё подозрительность и упрямство, нежелание взглянуть на проблему под другим углом. «Наверное, это какой-то слепой мужской эгоизм — не принимать, не верить, выстраивать стену там, где нужно помочь роднику пробиться, —думала Эла. — Да, я нужна ему вся, без остатка, но всему есть предел!»

Эла страдала и злилась. Она и не догадывалась, что Эдик может быть таким неумолимым и неприступным. Лучше бы ругался, кричал, выяснял отношения, всё бы на душе было не так безнадёжно тоскливо и одиноко.

Ночами Эле было труднее всего. Спали они вместе, но врозь, словно супруги, давно потерявшие интерес друг к другу. Она долго ворочалась в постели, искала удобную позу, но потом, наплевав на гордость, сама подбиралась к Эдику. Он обнимал её, так, будто делал над собой героическое усилие, и лежал неподвижно.

Да уж… обещание дать ей время подумать он исполнял во всей полноте этого смысла.

Но иногда Эла ловила на себе его взгляд, полный надежды и внутренней борьбы, слышала его приглушённые вздохи. В те минуты ей с трудом удавалось сдерживать слёзы, хотелось броситься ему на шею и умолять о прощении.

Вот только виноватой она себя не считала. Ну почему он так чудовищно к ней несправедлив⁈ А может, они и