Двор Ледяных Сердец - Элис Нокс

– Кейлан, я не могу! Договор! Верена! Если я уйду до заката третьего дня…

– Тихо, – оборвал он мягко, положив палец на мои губы. – Тихо, Элиза. Дыши.

Он убрал руку, взял моё лицо в ладони – бережно, заставляя смотреть на него.

– Я не ворую тебя навсегда, – произнёс он размеренно, чётко, чтобы каждое слово дошло. – Я украду тебя ровно на день. На несколько часов. И в полной сохранности верну обратно. До заката. Обещаю.

Пауза, взгляд стал серьёзнее.

– Я не буду нарушать ваш договор с Вереной. Не дам ей повода придраться, заявить, что ты не выполнила условия. Ты вернёшься. Вовремя. Целая. Невредимая.

Он отпустил моё лицо, выпрямился.

– Что касается покидания двора… – Усмехнулся холодно. – Верена была слишком самоуверенна, когда составляла условия. Она запретила тебе только две вещи: захотеть остаться после третьего дня и влюбиться в фейри.

Он начал перечислять, загибая пальцы:

– Ни слова о том, что ты не можешь покидать территорию двора. Ни слова о том, что не можешь путешествовать. Ни слова о том, с кем ты можешь или не можешь проводить время.

Усмешка стала шире, в глазах заплясали искры.

– Это её ошибка. Недосмотр. Или она не подумала, что я осмелюсь тебя увести прямо из-под её носа. А я не просто осмелюсь. Я уже сделал это.

Он протянул руку – открытую ладонь, приглашение.

– Так что да. Ты можешь уйти. На несколько часов. Со мной. И увидеть что-то прекрасное.

Голос стал мягче, тише:

– Туда, – произнёс он приглушённо, и в голосе была улыбка, – где я могу быть собой. Где никто не мешает. Где я хочу, чтобы ты увидела меня настоящего. Не короля. Просто… меня.

Пауза, взгляд стал уязвимее.

– Просто побыть. Со мной. Пока есть время.

Я смотрела на него продолжительно, и сердце колотилось. Открыла рот, чтобы ответить, но голос раздался раньше.

– Серьёзно, Морфрост?

Резкий. Холодный. Полный недоверия.

Мы оба обернулись.

Лис.

Стоял в дверном проёме – прислонившись к раме, руки скрещены на груди, поза расслабленная, но во взгляде читалось напряжение, подозрительность, что-то защитное.

Янтарные глаза смотрели на Морфроста – продолжительно, оценивающе, с вызовом.

– После всех ужасов, что ты творил, – продолжил он размеренно, и в голосе зазвенела сталь, – после всего, через что ты её протащил… ты предлагаешь ей сказочную прогулку?

Морфрост напрягся рядом со мной, плечи выпрямились, взгляд стал холоднее.

– Это не твоё дело, лис, – произнёс он ровно, но в голосе прозвучало предупреждение.

– Ещё как моё, – огрызнулся Лис, оттолкнулся от рамы, шагнул внутрь. – Её свобода – часть моего освобождения. Если она проиграет, останется здесь – я тоже останусь в ошейнике. Так что да, это моё дело.

Он повернулся ко мне, и взгляд стал мягче, обеспокоеннее, почти умоляющим.

– Элиза, – начал он приглушённо, но твёрдо, – не слушай его. Фейри всегда лгут. Даже когда говорят правду. Это наша природа. Это то, кем мы являемся.

Пауза, шагнул ближе.

– Ты помнишь, что он делал? – голос стал жёстче, требовательнее. – Как унижал тебя? Выставил на посмешище перед всеми? Как оскорблял, называл добычей, слабой смертной девчонкой?

Слова били, как пощёчины, возвращали воспоминания, что я пыталась забыть, оттеснить.

Лис не останавливался:

– Как ломал тебя? Ставил метки без согласия, вторгался в сны, нарушал границы, не спрашивая разрешения? Как гнал тебя по Пограничью, как добычу, охотился, преследовал, загонял?

Он остановился прямо передо мной, посмотрел в глаза – продолжительно, серьёзно.

– Ты забыла всё это? Так быстро? Потому что он улыбнулся?

Голос стал тише, почти шёпотом:

– Это манипуляция, Элиза. Классическая. Сначала ломают, потом склеивают. Заставляют чувствовать благодарность за малейшую доброту после жестокости. Это не симпатия. Это не забота. Это…

– Хватит.

Голос Морфроста – низкий, ледяной, смертельно приглушённый – разрезал воздух, как лезвие.

Лис замолчал, но не отступил, не отвёл взгляд.

Морфрост сделал шаг вперёд – размеренный, угрожающий, холод вокруг него сгустился, иней вспыхнул на полу под сапогами.

– Ты переходишь границы, лис, – произнёс он приглушённо, и каждое слово было обледенелым. – Я позволил тебе многое. Твою дерзость. Твоё вмешательство. Твою защиту её. Но это… это слишком.

– Почему? – огрызнулся Лис, не отступая ни на сантиметр. – Потому что я говорю правду? Потому что напоминаю ей, кем ты был с ней? Что ты делал?

– Потому что ты не знаешь всего, – прорычал Морфрост, и голос сорвался, дрожал. – Ты не видел. Не понимаешь.

– Тогда объясни! – Лис шагнул ближе, янтарные глаза вспыхнули. – Объясни ей! Почему ты преследовал? Почему ломал? Почему унижал? Дай хоть одну причину, одно оправдание!

Тишина повисла тяжёлая, звенящая.

Морфрост стоял, сжав кулаки, челюсти напряжены, дыхание тяжёлое.

Я смотрела на него – ждала, надеялась услышать ответ, объяснение, что-то, что имело бы смысл.

Но он молчал.

Просто смотрел в сторону, не на меня, не на Лиса, куда-то вдаль, и на лице боролись эмоции – гнев, боль, вина, что он не хотел показывать.

– Не могу, – выдохнул он наконец хрипло. – Не сейчас. Не… не так.

Лис рассмеялся – горько, без веселья.

– Конечно, не можешь. Потому что нет оправдания. Есть только правда: ты делал то, что хотел, не думая о последствиях, о её чувствах, о боли, что причинял.

Он повернулся ко мне, взял за руку – осторожно, умоляюще.

– Элиза, прошу. Подумай. Ты собираешься уйти с ним? Одна? Куда-то, где никого нет? После всего, что случилось?

Голос стал тише, серьёзнее:

– Я не говорю, что он причинит вред. Не физический. Но эмоциональный? Психологический? Он уже делал это. Снова и снова. И ты… ты позволяешь ему продолжать, потому что он улыбается, дарит моменты счастья между болью.

Слёзы жгли глаза, я отвела взгляд, не в силах смотреть ни на Лиса, ни на Морфроста.

Потому что он был прав.

Лис был чертовски прав.

Это манипуляция. Классическая.

Слова Лиса эхом отзывались в голове.

Я посмотрела на Морфроста – продолжительно, изучающе.

Он стоял, не двигаясь, смотрел на меня, и на лице была боль – открытая, сырая, что он не прятал больше.

– Элиза, – произнёс он приглушённо, и голос дрожал. – Всё, что говорит лис… правда. Я не отрицаю. Я делал ужасные вещи. Причинял боль. Ломал. Унижал.

Пауза, взгляд отвёлся.

– Скажу только: это было не просто жестокостью. Не просто игрой. Это было… необходимо. Для чего-то большего, чего ты пока не видишь. Что я сам не до конца понимаю.

Голос стал тише:

– Что-то во мне… что-то тёмное, сломанное, что живёт веками… оно толкало, требовало, не давало остановиться.

Он сделал шаг ко мне, остановился, не приближаясь ближе.

– Но