Прятки - Диксон Уиллоу

удовлетворение от того, что я закрыл шторы, если он действительно наблюдает за мной. Это глупо и безрассудно, но моя реакция на эту ситуацию — одна из немногих вещей в моей жизни, над которыми я еще имею контроль.

Не поддаваться страху и не жить как отшельник в темноте — это единственная форма сопротивления, которая у меня есть сейчас, поэтому я так и поступаю. Возможно, позже я пожалею о своем выборе, но, может быть, и нет.

Воспоминание о той темной фигуре в лесу приходит из ниоткуда, как и небольшой прилив возбуждения, который я испытывал не только в тот момент, но и каждый раз, когда я об этом думаю.

Страх и паника были реальны, как и сильное чувство ужаса, но под ним было что-то, что я не уверен, что хочу даже признать, не говоря уже о том, чтобы разобраться в этом.

Бег от этой фигуры, была ли она реальной или мнимой угрозой, был захватывающим в такой степени, о которой я даже не подозревал, а выброс адреналина и дофамина дал мне такой прилив энергии, которого я никогда раньше не испытывал, и я понятия не имею, почему.

Я не из тех, кто любит испытывать страх. Я не люблю фильмы ужасов, ненавижу, когда меня пугают, а розыгрыши — проклятие моей жизни, особенно после того, как я вырос с братом и сестрой, которые любили объединяться, чтобы издеваться надо мной, потому что знали, как я это ненавижу. Но по какой-то причине мысль о том, что я буквально бежал, спасая свою жизнь, и убегал от кого-то, кто мог бы мне навредить, была не просто захватывающей. Она была воодушевляющей.

Покачав головой, я отворачиваюсь от окна и иду к компьютеру. У меня сейчас достаточно дел, чтобы беспокоиться о странной реакции на страх, и это не входит в список моих приоритетов.

Я все еще имею дело с хакером, который вторгся в мою систему, все еще пытаюсь найти тот самый видеофайл, а теперь мне еще и нужно беспокоиться о том, что из ниоткуда появятся новые шантажисты, в дополнение к стрессу, связанному с попытками просто выжить в этой школе и уйти отсюда незамеченным и невредимым.

Единственное изменение, которое я сделал на случай, если кто-то действительно наблюдает за мной через окно, — это то, что я переставил стол так, чтобы экраны моего компьютера не были видны из окна. Им не нужно видеть, над чем я работаю, но, если они хотят наблюдать, как я хожу, отдыхаю и даже сплю, это их проблема.

Сев за компьютер, я запускаю еще один поиск видеофайла, который может разрушить мою жизнь, а затем направляюсь к комоду. У меня есть несколько часов до окончания программы, и я весь день чувствую себя беспокойным. Лучший способ исправить это — пойти побегать.

Игнорируя постоянное ощущение, что за мной наблюдают, я снимаю одежду и надеваю беговую форму. Я нахожусь на полном виду у окна, и это доставляет мне небольшое удовольствие.

Я не знаю, почему не поддаваться страху доставляет мне такое удовольствие, но мне кажется, что каждый раз, когда я решаю придерживаться своих привычек или передвигаться по комнате с открытыми шторами, я показываю тому, кто там может быть, средний палец, они могут наблюдать за мной, но это не значит, что они могут контролировать меня, и я испытываю странное чувство триумфа, когда надеваю кроссовки и выхожу из комнаты.

***

Прохладный вечерний воздух приятно обдувает мою раскаленную кожу, а равномерный стук моих ног по бетону помогает мне сосредоточиться, когда я бегу по одной из многочисленных тропинок, извивающихся по территории кампуса.

В школе есть несколько спортивных сооружений, в том числе крытые и открытые беговые дорожки, а также лучшие беговые дорожки и тренажеры, которые только можно купить за деньги, но я ни разу ими не пользовался. Я ненавижу беговые дорожки, и бегать по бесконечным кругам почти так же плохо, как стоять на месте.

Я лучше вообще не буду бегать, чем делать это в помещении или на беговой дорожке, но из-за вчерашней грозы тропинка в лесу превратилась в грязную кашу, поэтому я вынужден бегать по кампусу, пока она не высохнет настолько, что я смогу снова ею пользоваться.

По крайней мере, сейчас на улице не так много студентов. Уже почти конец ужина, а с началом экзаменов на следующей неделе обычное множество вечеринок и мероприятий сократилось до минимума.

Громкий треск слева заставляет меня вздрогнуть и чуть не спотыкаюсь. Я поспешно оглядываюсь, но рядом со мной никого нет.

Грудь сжимается, и я ускоряю бег. Это та фигура, которую я видел в лесу? Он там и наблюдает за мной?

Я как раз пробегаю мимо одного из многочисленных хозяйственных сараев, разбросанных по территории кампуса, когда из-за сарая выскакивают три фигуры, одетые в черное.

Засада и без того достаточно страшна, но черные тактические балаклавы с белым черепом, напечатанным на нижней половине лица, буквально вызывают кошмары, и я спотыкаюсь о собственные ноги, когда три фигуры бросаются на меня.

Один из них хватает меня за руку, прежде чем я успеваю упасть, и с силой дергает меня с тропинки, от чего я чувствую резкую боль в плече. Я пытаюсь вырваться, но двое других уже набрасываются на меня и тащат за сарай.

— Даже не думай кричать, — рычит один из них, прижимая меня к стене сарая.

Удар настолько сильный, что из моих легких выходит весь воздух, и я слишком потрясен и задыхаюсь, чтобы сопротивляться, когда двое из них прижимают меня к сараю, а третий подходит ко мне вплотную.

Их маски так же ужасающи, как и их численное превосходство и сила, и я с ужасом смотрю на них, окруживших меня.

Один из них — тот, кто следил за мной? Я только что подписал себе смертный приговор, не отнесясь к этому серьезно?

— У нас для тебя сообщение, — говорит один из них.

Их рты закрыты, а мой мозг застыл от страха, поэтому невозможно понять, кто из них говорит, и я беспорядочно смотрю на них, тяжело дыша, пытаясь замедлить дыхание, чтобы не впасть в гипервентиляцию.

Сообщение? Это значит, что они не хотят меня убивать? Или убийство меня и есть сообщение?

Парень посередине, тот, который не держит меня, обхватывает мою шею рукой, и тогда я вижу, что все трое носят толстые черные кожаные перчатки.

Еще больше страха и паники пронзают меня, когда парень сжимает так сильно, что почти перекрывает