Без ума от истребителя - Эли Хейзелвуд

Вампиры не краснеют. Нам не хватает на это крови. И я благодарю того, кто проклял нас, за это маленькое спасение, отвожу взгляд и бормочу:

— Ничего.

***

Остаток дня проходит…

Я была бы рада сказать, что ужасно. Что я подумываю выйти на солнце, лишь бы сбежать от удушающего присутствия Лазло. Но всё совсем не так.

Рядом с ним на удивление комфортно, даже когда он поддразнивает меня за то, что я держу ложку, как некий инородный объект; даже когда я поднимаюсь из подвала с постиранной одеждой, а он смотрит, как я складываю своё нижнее белье с улыбкой, говорящей: «Я знаю, для кого ты его надеваешь».

После обеда он собирает всё своё оружие и начинает его чистить.

— Ты…

— Нет, я ничего не вспомнил, — отвечает он. — Но я ощущаю зуд.

— Зуд, — повторяю я. Но продолжаю наблюдать, как он полирует и смазывает, стараясь не вздрагивать от лязга металла. Насколько я знаю, Гильдия Хэльсинга не контролирует каждый шаг, и любому истребителю позволено выбрать оружие по своему усмотрению. Или даже пять его видов. Поскольку серебро, деревянные колья в сердце и даже особенно чесночные блюда из ресторана «Олив Гарден» на нас не действуют, и только солнце способно нас убить, сообразительные истребители (и, к моему величайшему огорчению, Лазло именно таков) предпочитают оружие, способное нас обездвижить. Стальные боласы валят с ног и связывают, а лезвия могут отсечь конечности и помешать бегству. Учитывая, что Лазло делал и то, и другое со мной, причём неоднократно, я не могу не вздрогнуть, когда он спрашивает меня посреди заточки:

— Чем я занимаюсь, Этель?

Я моргаю. Приказываю себе успокоиться.

— Я же сказала тебе, ты…

— Этель. — Он не отводит взгляда, продолжая точить кинжал уверенными движениями. — Чем я занимаюсь на самом деле?

Я прикусываю губу. Опять придётся его обманывать. Когда же ложь стала такой нестерпимой?

— Ты прав. Я была неискренна. Мы познакомились, потому что…

Он ждёт, не теряя терпения.

— Ты сертифицированный бухгалтер, Лазло. Ведёшь мою налоговую отчётность.

Он вздыхает. Качает головой, но улыбается уголками губ.

— Теперь я вспомнил, зачем мы были в том здании.

— Вспомнил?

— Угу. Проверяли твои налоговые вычеты.

— Совершенно верно.

Он смотрит на меня с весельем. Я отвечаю ему примерно тем же. И, когда напряжение становится невыносимым, я спрашиваю:

— Может ты, эм, хочешь поиграть в карты?

Он тотчас же откладывает клинок, будто заниматься чем-то вместе со мной — единственное, чего он хотел, и это…

Приятно, вроде как. Нечто совместное. Радостное. Совсем не то, чем я обычно занимаюсь днём, когда… возможно, я и не бываю одинока, но всегда сама по себе. А это нечто иное. Играть в карты с Лазло. Видеть, как он осознаёт: «Очевидно, мы оба очень конкурентноспособные». Смеяться.

Я сама могу наполнить жизнь смыслом. Сама могу найти повод для радости. Но в его компании испытываешь радость иного рода. Ощущение, что что-то надвигается. Как порывы ветра, поднимающиеся перед штормом.

Вполне возможно, что я, как и сказала аббатиса, всего лишь взбалмошная, легкомысленная девушка. Но впервые за почти полторы тысячи лет я забываю о времени и не испытываю желания выскочить наружу, как только садится солнце.

Глава 9

Лазло реагирует на толпы детей в костюмах, взрослых, сидящих на крылечках и раздающих сладости, и на тыквы с вырезанными лицами, отбрасывающие насыщенный золотой свет на окрестности, простым, невозмутимым кивком. Я не знаю, помнит ли он, что такое Хэллоуин, или думает, что это обычное дело в Вест-Виллидж, но он готов участвовать, и я не могу сдержать смех.

— Какие у вас острые зубы, — говорит он группе маленьких вампиров, которые протягивают к нему корзинки. А потом раздаёт им часть денег, которые я нашла в заднем кармане его джинсов перед стиркой — одни стодолларовые купюры.

Я беззвучно извиняюсь перед озадаченными матерями и спешно увожу Лазло прочь.

Мой вид, что неудивительно, является самым популярным выбором костюма в этом году. Я бросаю взгляд на Лазло, гадая, освежают ли эти костюмы его память, но всё, что он говорит:

— Я голоден.

Он съедает хот-дог. Затем яблоко в карамели. И ни разу не спросил, хочу ли я есть, или хотя бы откусить кусочек.

Думаю, он сыт по горло моим враньём. И предпочёл, чтобы я молчала, чем врала. Что я и делаю. Когда группа соблазнительных Лизунов8 пытаются пройти между нами, он хватает мою руку и притягивает к себе, и не отпускает, даже когда предсказательница будущего предлагает нам сделать расклад для влюблённых.

— Мы не пара, — говорю я как раз в тот момент, когда он важно заявляет: — Я мужчина, и я сам решаю свою судьбу.

Предсказательница многозначительно смотрит туда, где его рука сжимает мою.

— Неважно, — говорит она. — Ваши судьбы уже сплетены воедино.

Я хмурюсь и позволяю Лазло увести меня вперёд, наблюдая, как толпа меняется: на смену милым детям приходят взрослые в откровенных нарядах, пьющих сомнительный алкоголь из плохо замаскированных стаканчиков.

— Мне нравится, — говорит он, когда мы сворачиваем в узкий, полупустой переулок, чтобы избежать дальнейшей толкучки. — Будем делать это чаще.

— Хэллоуин бывает лишь раз в году, — говорю я, прислоняясь к стене. — К следующему ты вспомнишь достаточно о себе, чтобы провести его с… с теми, с кем ты обычно это делаешь.

Он смотрит сверху вниз, терпеливо и с улыбкой, скрестив руки. Шагает ближе.

— Просто скажи мне, Этель.

— Сказать тебе…?

— Кто мы.

Я слегка выпрямляюсь.

— Мы люди. Я думала, ты это знаешь.

— Кто мы друг для друга, — разъясняет он, с интонацией, которая говорит: «Давай, Этель, хватит тупить», и за которую я, наверное, должна бы обидеться.

Но я действительно туплю. А он на удивление терпимо относится к этому.

— Мне переформулировать для тебя, кто такие заклятые враги по работе? — спрашиваю я игриво.

Его улыбка только становится шире.

— Мне кажется, ты тоже устала.

— От чего?

— От этой лжи.

Я опускаю глаза на свои туфли. Поднимаю взгляд на него.

— Откуда такая уверенность в том, что…

— Я же сказал, Этель. Я знаю, что чувствую к тебе. И я знаю, что чувствуешь ты.

— И что же это за чувства…

Он наклоняется ко мне не спеша, так что я могла бы его остановить, если бы захотела, но мне не до таких мыслей — ни до того, как его губы коснулись моих, ни после. Я целовала и была целованной многими. Но никто из них не