Без ума от истребителя - Эли Хейзелвуд

— А где тогда?

— У меня есть жилье.

— Здесь? В Нью-Йорке?

Он кивает.

— Где?

Он слабо и печально улыбается.

— Вообще-то, через дорогу от тебя.

***

Сказать «через дорогу» — значит преуменьшить. Он живёт в доме прямо напротив моего жилого комплекса, а отделяют его от меня всего два тротуара и небольшой перекрёсток.

Я мешкаю у двери, немного растерявшись, и не захожу за ним следом, даже когда он бросает на меня тот полуукоризненный, полунетерпеливый, осуждающий взгляд, который начинает мне нравиться.

— Если бы я хотел тебя убить, ты бы уже была мертва.

— Как самоуверенно. Ты, конечно, мог бы попробовать, но я бы смогла…

— Этельтрита, — произносит он твёрдо. И с явной усталостью.

Я прочищаю горло.

— Я не могу.

Он хмурится.

— Я не могу войти. Если только ты официально, вслух не пригласишь меня.

Его глаза округляются, будто он, Лазло Эньеди, выдающийся истребитель Гильдии, напрочь забыл об одном из наших самых главных ограничении.

— Ах, да. Прошу прощения. — Он прочищает горло. — Этельтрита, ничто не сделает меня счастливее, чем твоё пребывание здесь, со мной, или в любом другом месте, которое я назову домом, до конца моих дней. Пожалуйста, входи.

Я стараюсь не выдать своего изумления, но это же бессрочное приглашение — его невероятно трудно отменить, а поэтому и глупо было его давать. Он должен знать об этом.

Внезапно входить стало опасно по целому ряду совершенно новых причин.

И всё же, я вхожу.

***

Лазло не мог видеть всю мою квартиру из своего окна, так что я сомневаюсь, что он следил за мной днями напролёт. Но ему была видна пожарная лестница, и я не могла не вспомнить все те ночи, что просидела там, глядя то на небо, то на город.

— Как долго?

— А? — На кухне он снимает свитер, чтобы застирать самые большие пятна крови.

— Как долго ты здесь живёшь?

— Перестань. Ты же знаешь.

Да. — Почему?

— А почему нет? — он пожимает плечами. — Свободного времени полно. Интересов почти нет. Только один, если честно. — Он бросает взгляд в мою сторону.

«Он говорит о тебе», — настойчиво кричит в голове этот назойливый, противный голос. Хочется его заткнуть.

— А как же… убийство вампиров? Разве это не твоя работа? Я последняя в нашем роду?

— Нет. Осталось ещё двое. Но они такие же, как ты.

— Такие же?

— Они тщательно выбирают жертв. Больше не убивают невинных людей.

Всё равно не сходится.

— С каких это пор Гильдия Хельсинга делает исключения для этичных вампиров?

— С никаких, по-моему. Но точно не скажу. Я уже давно на них не работаю.

— Надо же, — я наклоняю голову. — Не думала, что истребителям разрешено уходить. В отставку, в смысле.

Он закрывает кран и поворачивается лицом ко мне, облокотившись на столешницу и открывая полный обзор на маску Коломбины, набитую у него на груди.

— Им и не разрешено. Истребителей просто переназначают на новые родословные, пока те не умрут. Кое-кто пробовал уйти, но это обычно плохо заканчивается. Гильдия не является примером добросердечного бывшего работодателя.

— Тогда почему тебя отпустили?

— Не отпускали. Когда я ушёл, они отправили за мной своих людей.

— И?

— И я отправил их назад.

— С вежливым сообщением, что не вернёшься?

— С отрубленными головами. — Он снова пожимает плечами. — Я не выбирал быть истребителем. Я был младшим сыном бедных родителей, и они продали меня Гильдии, чтобы прокормить старших. Мне ничего не объясняли — меня лепили, натаскивали и приказывали убивать тех, описывали как орду зверей, созданных по образу дьявола, угрожающих всему человечеству. Но четыре столетия назад… всё изменилось, и я больше не хотел в этом участвовать. Я ушёл. Гильдия попыталась устранить меня, но через некоторое время они поняли, что не найдётся истребителя, способного меня победить, и сдались. Вампиров почти не осталось, и я просто хочу жить своей жизнью. Для них я, возможно, и незавершённое дело, но опасности не представляю.

Четыре столетия назад. 1600-е годы.

Тогда, когда состоялся тот бал-маскарад.

У меня это не укладывается в голове.

— Выходит, на балу мы говорили о смысле жизни или ещё о какой-то ерунде, ты повеселился, и решил не убивать вампиров из-за того, что… — я запинаюсь, сглатывая. — Потому что внезапно ты счёл меня миленькой, что ли?

— Я не внезапно что-то в тебе нашёл. Я всегда знал, что ты… милая. — Он презрительно кривит губы, будто он впервые за свои века произносит это слово, и оно кажется ему слишком слащавым. — Ты всегда была… такой для меня. Но нет. Причина не в этом.

— Тогда в чем же…

— Я потратил годы на истребление твоего вида. А потом, на маскараде, мы перекинулись парой слов. И впервые с тех пор, как стал истребителем я осознал, что ты не такая бездушная, как мне внушали. Ты была рассудительной. У тебя были чувства. И думала ты не только о себе. — Он скрещивает руки, не выказывая сожаления. — Поэтому я решил провести собственное исследование.

— И что оно собой представляло?

— Ты показалась мне мудрой. И занимательной. Но изначально я не собирался тебя щадить. Я просто хотел понаблюдать за тобой. Узнать подробнее.

— И?

— Я наблюдал. Всегда издалека. И наблюдать было за чем. Я узнал, что ты не убиваешь без разбору. Что помогала старикам донести тяжёлые сумки. Что ты делилась богатством, защищала беззащитных и предложила выгуливать собаку соседки, когда та сломала бедро.

Боже мой. Он говорит о миссис Коул и Тыковке, это было в 1930-е.

— Он был очень милым псом, — говорю я, оцепенев.

Лазло так сложно прочесть, что я не могу сказать, того ли он мнения о померанских шпицах, что и я.

— Я наблюдал за тобой и за твоими простыми, повседневными проявлениями доброты. Они были небольшими, но полностью меняли положение тех, кому они предназначались. — Он останавливается на секунду, будто ожидает, что я начну возмущаться, закачу глаза от негодования, наору на него за слежку, длившуюся веками. Но у меня нет причин кричать, и он продолжает: — Меня учили… Мне твердили, что вампиры — это гибель для мира. Но было ясно, что ты облегчаешь жизнь другим. И, наблюдая за тобой, я не мог не прийти к выводу, что мир стал лучше. Просто потому в нём есть ты.

— Но ты всё равно пытался… — «Убить меня», — хочу сказать я. Потому что он пытался. Веками. Неустанно.

— После того, как я сформировал мнение о тебе, я сосредоточился на остальных в твоём роду. Ещё две женщины, которые,