Летний сад - Полина Саймонс

– Где только вы не жили! – воскликнула бабушка.

– Да, мы жили везде, – хвастливо произнес Мурак. – В пустыне Кара-Кум – как кочевники, в шатрах, и еще в горах в Туркменистане. В колхозах, в рыбацких кооперативах, в общем, по всему Советскому Союзу. Сайка за свои пятнадцать лет успела пожить в двадцати местах.

Дед помалкивал. Потом спросил:

– А где то место, которое вы считаете домом?

– То, где я нахожусь сейчас, – ответил Мурак, осушая большой стакан перцовки и даже не закусив ее маринованным огурчиком. – Я дома везде. Везде мой дом.

Паша с Татьяной обменялись взглядом.

– Сайка мне рассказывала лишь о нескольких местах, – сказала Татьяна. – О трех, пожалуй.

– Да, и Стефан тоже, – поддержала ее Даша.

– О, они не любят хвастать. – Мурак еще раз основательно глотнул водки. – Кстати, Сайка мне говорила, что она сегодня видела Анну Львовну, та тащила тяжелый джутовый мешок. – Он вежливо улыбнулся. – Что это было?

Все замолчали. Первой решилась Даша:

– Это был мешок сахара, товарищ Канторов. А вам зачем знать?

– Затем, – мягким тоном ответил Мурак, – что дочь сказала: на мешке были серп и молот.

– Это не ответ, – сказала Даша.

Татьяна испытала гордость за нее.

Дед встал, поднял руку:

– Моя внучка опережает свой возраст. Она учится вести себя более тактично, но вы же знаете молодых. – Он шагнул ближе к Канторову. – Что вам нужно, Мурак Власович?

– Мешок принадлежит государству и должен быть ему возвращен. – Канторов тоже встал и направился к двери. Обернувшись, он добавил: – Мне не надо вам объяснять – вы умный человек, – что каждое зернышко, каждая крупинка сахара, каждая картофелина служит выполнению плана пятилетки и подлежит учету. Сейчас последний год второй пятилетки. Поэтому еще более важно, чтобы план был выполнен. Постарайтесь вернуть это завтра.

Когда он ушел, Метановы долго смотрели друг на друга, охваченные мрачным предчувствием. Бабушка положила руку на плечо деда:

– Ты был прав, Василий.

– А когда я бывал не прав? И если бы ты не утащила то, что тебе не принадлежит, мы бы не оказались в таком положении! Сколько раз я тебе повторял? Не трогай чужого!

– Ох, посмотрите на него, он повышает голос! – взвизгнула бабушка.

Они быстро ушли из комнаты.

У Татьяны тряслась голова. Дед и бабушка ссорятся? Она отправилась к комнате деда, постучала в дверь. Резкие голоса внутри поневоле умолкли. Она вошла, заставила деда сесть, забралась к нему на колени и прижалась к нему.

– Тише, тише… – пробормотала Татьяна.

– Видишь? Даже дитя просит тебя затихнуть! – громко произнесла бабушка. – Хоть ее-то послушай!

– Я тебе говорил, не трогай ни крупинки этого сахара! Ты меня послушала? Вряд ли. Это для плана пятилетки!

Они засмеялись и перестали кричать.

Сидя на коленях деда, Татьяна сказала:

– Дед, а как ты думаешь, чем Мурак Канторов зарабатывает на жизнь, если он постоянно переезжает с места на место?

Дед задумчиво погладил ее по голове, глядя на бабушку. И наконец заговорил:

– Танечка, Мурак Канторов – полольщик.

– А что такое полольщик, деда?

Первый пятилетний план

Во время первой пятилетки на Украине не удалось выполнить годовой сельскохозяйственный план. Политбюро поставило задачи исходя отнюдь не из финансовых или человеческих возможностей – вообще не из практики. Оно в 1927 году установило планы, основываясь лишь на одном: сколько, по их мнению, должны были произвести колхозы для ста пятидесяти миллионов населения в течение следующих пяти лет. Это были дутые цифры, основанные на порабощающих алгоритмах, статистических вероятностях, логических допущениях. План выглядел безупречно, это был триумф долгих совещаний самых блестящих экономических умов политбюро. Оставалось только выполнить его.

Но случилось несколько вещей, которых партия не могла предвидеть, несмотря на всю свою мудрость и на свой план. Во-первых, люди оказались куда голоднее, чем предполагалось. Им нужно было больше пшеницы и ржи, больше картофеля, больше молока. Поэтому в 1928 году спрос увеличился. И в том же году на Украине случилась ужасная засуха. Урожай погиб. И еще в 1928 году на Украине началась эпидемия тифа. Трудовое население уменьшалось. А миллионы украинцев, имевших большие прибыльные фермы, были взяты под арест, объявлены кулаками и врагами народа и расстреляны, а их земли перешли правительству. Так что производство сельхозпродукции и снабжение упали, и фермы в сельскохозяйственной республике Казахстан не могли восполнить нехватку. А цены оставались прежними – установленными в 1927 году.

И тогда все началось.

Чтобы накормить голодных в промышленных городах, Советы стали отправлять отряды реквизиции – мужчин и женщин, вооруженных винтовками и снабженных разрешением убивать, – в сельские районы, и у крестьян забирали продукты без какой-либо компенсации. В Центральной Азии почти не протестовали. Но на Украине, дававшей девяносто процентов сельскохозяйственной продукции, крестьяне взбунтовались. И их расстреливали, тем самым еще больше сокращая количество рабочих рук.

И так оно и продолжалось.

Новые колхозы не могли дать достаточно продукции; люди работали в полях от восхода до заката, и весь урожай тут же увозили на грузовиках в города, а крестьяне, оставшиеся со своими семьями на Украине – одном из самых плодородных мест в мире, – не имели никакого дохода и никакой еды. И к удивлению властей, крестьяне, чьи жены слабели, чьи дети умирали, а родители умерли уже давно, начали работать хуже. Их расстреливали за лень. Осиротевших детей отправляли в сибирские коммуны, и те, кто сумел выжить в транзитных поездах, работали там.

Несмотря на тяжесть положения, Украина продолжала трудиться над пятилетним планом в двадцать девятом, тридцатом и тридцать первом годах. Но хотя урожай в тридцатом и тридцать первом выдался неплохой, крестьянам от этого лучше не стало: они так отстали от требований плана, что всю продукцию с полей по-прежнему насильно отбирали партийные аппаратчики.

Крестьяне делали только то, что могли. Они воровали.

За это их тоже расстреливали, еще больше сокращая человеческий капитал.

Те, кто сумел выжить во время голода тридцать третьего года – последнего и худшего года первого пятилетнего плана, – стали наконец получать немного еды, но в знак тщетного протеста резали свой скот до того, как его забирали, и съедали прямо на деревенских улицах. Они поджигали правления колхозов и машины аппаратчиков и их дома; жгли поля, отказываясь собирать урожай.

По всей Украине их вешали прямо на улицах, публично расстреливали, сжигали вместе с животными; отбирали силос, запасы семян, животных и зерно. Все железные дороги, шоссе и проселки были перекрыты Красной армией и ОГПУ. Рабочая сила, основной капитал, стала неопределенной в результате десяти тысяч казней