Сводные. Том 1 - Лена Харт

Его глаза прищуриваются ещё сильнее, и я вижу, как на его лице появляется самодовольная ухмылка.

— Не останавливайся, — небрежно бросает он мне.

Его тёмно-синяя футболка подчёркивает насыщенный цвет его глаз, а кепка с козырьком аккуратно удерживает волосы, придавая ему стильный и немного хулиганский вид. Они с отцом действительно похожи.

Я опускаю глаза и отступаю, тяжело дыша. Мышцы моего живота горят, словно я только что пробежала марафон. Но он не унимается и продолжает меня подстрекать

— Ну давай же. — Он похлопывает по сумке, куда пришелся мой последний удар. — Он может разозлить даже святого. Как ты думаешь, почему я вообще повесил эту боксерскую грушу?

Сжимаю губы, но не двигаюсь с места. Он вздыхает и выпрямляется:

— Хорошо. Так ты готовишь завтрак?

Я невольно приподнимаю брови и, не в силах удержаться, поворачиваюсь, чтобы изо всех сил ударить ногой по боксёрской груше. Но он отскакивает от груши за мгновение до того, как моя нога успевает приземлиться, и отступает назад, широко раскрыв глаза и подняв ладони вверх. Я наблюдаю, как груша раскачивается вперед-назад.

— Я не пыталась тебя ударить, — пытаюсь оправдаться я. — Это было бы просто счастливое совпадение.

Но мои ноги всё ещё напряжены, и мне почти хочется, чтобы дядя вошел прямо сейчас, чтобы я могла вместо попросить его подержать грушу вместо Егора.

Я злюсь. На самом деле злюсь. И это приятно. Я всё ещё здесь, живая и дышащая. Егор разражается смехом и подходит ко мне, обнимая за шею.

— У тебя есть яйца, — говорит он.

Я слишком устала, чтобы отстраниться, и позволяю ему вести меня на кухню. — Ну давай же. Помоги мне приготовить завтрак, — командует он.

Я ставлю на стол третью тарелку, бросаю рядом вилку и нож для масла и подхожу к шкафу, чтобы убрать четвёртую тарелку. Но Егор пинком закрывает холодильник и выкладывает на стол масло и варенье:

— Поставь четвертую тарелку. Тимур может появиться в любое время.

Я смотрю на стол, потом поворачиваюсь к шкафу и засовываю лишнюю тарелку обратно внутрь.

— Тарелка Тимура на столе, — замечаю я.

— Ты не ешь? — вдруг спрашивает Макс, входя на кухню. Он направляется к холодильнику, достает кувшин с соком и ставит его в центр стола, наливая себе чашку кофе, прежде чем сесть.

— Я не голодна, — отвечаю я ему, подходя к раковине, чтобы вымыть нож и лопаточку, с которыми Егор только что закончил.

— Ты не ужинала, — замечает Макс. — Садись.

— Я не голодна, — повторяю я. И прежде чем он скажет что-нибудь ещё, я выхожу из кухни и поднимаюсь по лестнице.

Чувствую его взгляд на своей спине. Чем дальше я отхожу, тем больше готовлюсь к неизбежной конфронтации. Но он не гонится за мной. Он отпускает меня, и я, захлопнув за собой дверь, наконец-то оказываюсь в своей комнате.

Я умираю с голоду. В животе пронзительная боль, а яичница, которую я готовила, пока Егор безжалостно поджаривал бекон, выглядела так аппетитно. К счастью, он не настаивал на долгих разговорах во время готовки, но если я спущусь вниз, мне придется с ними общаться.

Я решаю подождать, пока они вернутся на улицу, и потом что-нибудь найду. Зелёный огонёк на моём телефоне мерцает на кровати, и я, подойдя, беру его. Разблокировав экран, вижу свой домашний хаос: электронная почта, социальные сети, десятки уведомлений. Только в ВК больше девяноста девяти оповещений.

Узел в животе затягивается сильнее. Я чувствую, как напряжение нарастает, и понимаю, что мне предстоит разобраться не только с голодом, но и с теми, кто ждёт меня внизу.

Глава 7

Алиса

Я редко пользуюсь социальными сетями, но одна из них оказалась для меня удобным способом быть в курсе новостей. Другую я установила под давлением сверстников, чтобы не отставать от своих товарищей по лагерю, которых уже почти не помню.

Мой палец зависает над значком этой сети, и я знаю, что мне не стоит открывать приложение. Я не готова смотреть в лицо реальности. Но я всё равно нажимаю на иконку, и лента уведомлений обновляется.

«Соболезнования в связи с вашей потерей», — пишет кто-то. Просматриваю уведомления: там есть сообщения с выражением сочувствия, а также сообщения, где меня отмечают в разговоре.

«Храбрая девушка. Оставайся сильной», — пишет кто-то.

И ещё одно сообщение прямо на моей страничке: «Как мать может бросить ребёнка ради мужа? Мне очень жаль. Ты заслуживала лучшего».

«Замолчи!» — приходит чей-то ответ на этот пост. — «Ты даже не представляешь, через что им пришлось пройти…»

Просматриваю комментарий за комментарием и быстро теряю интерес к проверке личных сообщений.

Люди кричат на меня, потому что не могут кричать на моих родителей. Люди кричат друг на друга во время разговора.

Самоубийство — это самоубийство. Тягчайший из грехов.

Ваше тело принадлежит Богу. Отнять у него жизнь — это воровство!

«По крайней мере, твоя мать внесла свой вклад в мир», — пишет один придурок, подписывая почти обнажённую фотографию моей матери из одного из её ранних фильмов.

Закрываю глаза и не открываю их снова, пока не пролистаю дальше. И становится ещё более ужасно, когда они продолжают свой разговор, либо не обращая внимания, либо они просто слишком бессердечны, чтобы думать о том, что меня отмечают во всём, что они говорят.

“Она даже не дала комментарии. Думаю, у неё синдром Аспергера или что-то в этом роде.”

“Да, ты видел её фотографии? Как будто эмоции не регистрируются.”

А затем какой-то Том вступает со своей жемчужиной мудрости: «Синдром Аспергера — это современное оправдание того, что мы в моё время называли „холодной сукой“».

Мне не холодно.

И, конечно же, других беспокоят незавершённые проекты моего отца: «Кто теперь законит трилогию „Охотник на ведьм“, когда Буткевича уже нет?»

Чувствую, что должна что-то ответить. Один пост или что-то в этом роде, хотя не думаю, что этим людям важно меня услышать, но я чувствую себя обязанной напомнить им, что я здесь, и я — человек…

Качаю головой и снова закрываю глаза. Не хочу, чтобы они думали, что я не люблю своих родителей. Хотя я не уверена, что это действительно так. Я сглатываю и начинаю печатать пост.

«Спасибо за поддержку, всем, как я…»

Как я что? Оплакиваю их утрату? Останавливаюсь, мои пальцы зависают над буквами, прежде чем отступить и удалить написанное.

Пробую ещё раз. «Спасибо за ваши мысли и молитвы в это трудное