Дочь Мента - Екатерина Ромеро

— Не “эта”, а Виктория. И если ты голодна, достаточно было просто попросить нормально.

— Да я нормально… А как тогда просить вас надо? На колени перед вами встать? Я не встану!

Становится сложно дышать, я понимаю, что хожу по лезвию, но пасовать не буду. Один раз покажу слабость — буду слабой всегда.

Смотрю на Охотника не моргая. Между нами война, и пока я не знаю своего противника настолько, чтобы давать ему отпор.

Сергей делает шаг ко мне, но я не пасую. Если отступлю — увидит, поймет, что боюсь, ну уж нет, увольте.

— Ты встанешь на колени, если я прикажу. И из миски будешь еду хлебать покорно, а не качать права, которых у тебя нет!

Молчу, сцепив зубы и стараясь не зарыдать. Ненавижу его. Не-на-ви-жу.

Я думаю, хуже быть не может, но нет. Может, еще как.

Шаги по коридору, а после на кухню входит его “эта”, и стены тут же сотрясает ее истерический визг:

— О боже, что это такое? Что ты тут вытворяешь?!

— Я просто торт ела. И желе немного. И салат один. Кстати, недурно готовите!

От моих слов “эта” почему-то краснеет и надувается, точно шар:

— Это были блюда на праздник! У Костика сегодня день рождения, мы ждем гостей! А торт… боже, ты что тут натворила!

Кивает на то, что от торта осталось. Блин, поела, называется, да еще и не так. Не надо было выходить мне из своей конуры, меньше было бы воплей.

Не знаю, что делать, стою и зеленею уже от стыда. С опаской поглядываю на Волкодава. Как он накажет меня, что сделает?

Ох, вот это я попала, ответить даже нечего в свое оправдание, понимаю ведь, что виновата. Так оно и есть.

— Я готовила вчера весь день, старалась. Костик будет в шоке. И гостей чем мне кормить?!

— Я могу новый торт сделать… Я умею. То есть научусь, – тихо мяукаю, но Вика-истерика только пыхтит. Она сгребает со стола остатки торта, выбрасывает его в урну, тогда как Охотник стоит рядом и буравит меня взглядом, типа это я дьяволица, а не его жена.

Почему-то темнеет перед глазами, невольно опираюсь о стену, стараясь держать лицо.

У них праздник – вот почему столько еды всякой-разной. Я торт для их сына испортила, почему я не поняла… Ну так они и не сказали, что брать ничего нельзя, вчера предлагали, можно было.

— Сергей, ты ничего не скажешь?

— Мила, мой руки и иди к себе.

Дважды повторять не приходится. Быстренько ополоснув ладони, я пулей проношусь мимо Сергея и ныряю в свою нору.

С первого этажа еще долго слышны причитания истерички. Я запорола им праздник, хотя и не хотела этого. Не знаю, думала, раз уж они так богато живут, то еды полно, можно брать все, я ошиблась.

Опираюсь спиной о стену, проклятые пружины под задницей истошно скрипят. Волкодав сказал, что меня примут как племянницу, но по факту мне никто здесь не рад. Ни он, ни жена его, ни их Костофиля.

Еще раннее утро, но я больше не сплю. Не могу просто, то и дело смотрю на дверь. Мне кажется, вот сейчас она распахнется, войдет Сергей, и я буду наказана за свою проделку. Как именно он меня накажет, понятия не имею. Надеюсь только, что снова не отправит в лес.

Я два часа сижу неподвижно на кровати, но никто ко мне не входит, а после я вижу, как открываются ворота и со двора выезжает машина.

Сергей не вошел. Не было наказания. Не знаю даже почему, но Волкодав точно меня не пожалел. Он не знает, что такое жалость.

***

Я сижу как мышь весь день. Вижу только из окна, что вскоре домой приезжают несколько курьеров с пакетами. Они привозят блюда, много всего и даже торт.

В девять вечера начинают сходиться гости, ко двору съезжаются машины, все тащат подарки и цветы, но хозяина нет, он так и не приехал.

Кажется, этого Костика все здесь любят. Может, он даже хороший, но выйти и поздравить его с днем рождения у меня нет ни сил, ни желания, ни цели.

Да и боюсь я выходить, если честно. Мне вообще не понравилось, как смотрел на меня Волкодав на кухне, вот зуб даю, он еще меня накажет. И эта его идеальная хозяйка. Она такая “добрая”, что аж тошно, правда, не ко мне.

В доме гремит музыка, они веселятся, а мне хоть на стену лезь. Я хочу тишины, какое мне дело до их праздника.

Благо утром я хотя бы наелась до отвала, так что мне на весь день хватает. Правда, делать в этой конуре совсем нечего, и от безделья я пробую потихоньку расставить эти коробки, чтобы освободить проход.

Пыхчу, но силенок маловато, они все тяжеленные для меня, да и стопы болят так, что выть хочется. Я так и не перевязывала их, боюсь, если честно. Они забинтованы, а под повязками такие раны. Ну их, само пройдет.

На кровати сидеть уже тоже не могу. Там реально торчат везде пружины, у меня синяки появились по всему телу от них. Кожа дурацкая, только тронь — синяк сразу вылезает. Как у вампира.

Хорошо хоть, в комнате есть батарея. Я грею об нее руки, параллельно высматривая, как можно отсюда свалить. Теоретически я могла бы забраться на вон тут собачью будку и с нее перелезть через забор. Правда, надо дождаться, пока вон те волкодавы в вольерах будут закрыты, и тогда смело двинусь в путь.

Денег у меня нет, документов тоже, но в целом я прекрасно ориентируюсь по городу, надо просто добраться до остановки. Дальше смогу дойти до центра, а там как-то разберусь.

Так я думаю прежде, чем вспомнить, что за нами с отцом охотились в последнее время. И те охотники из леса… Если они узнают, что я жива, что будет?

Я засыпаю прямо на полу у батареи. Мне холодно, а тут согреваюсь, сворачиваюсь в клубок, подтягивая под себя ноги.

Я лечу где-то на облаках, пока не понимаю, что это не полет, спросонья вообще не соображаю, где я и что.

В нос колет запах кедра, я в лесу, он пришел за мной.

— А-а, нет! – кричу, когда распахиваю глаза и чувствую, что