Вы (влюбитесь) пожалеете, господин Хантли! - Екатерина Ильинская

— Почему же? Завтра днём выйдет целый спецвыпуск. — Пояснять, что там не будет никаких разоблачений, Хантли не стал.

— Что же ты тогда тут делаешь? — оскалился мэр. Густые тени рисовали на его лице гротескную маску злобы. — Может, сам с извинениями?

Выглядел и отвечал Панс очень странно. Что бы ни говорили, а мэр, хотя и любил прикрикнуть на подчинённых, редко действительно терял самообладание. Похоже, сейчас был как раз тот самый момент. Нервный срыв? Вполне возможно: скандал с Амелией на балу и арест племянницы, видимо, доконали главу города.

Можно было предположить, что мэр пьян, но алкоголем не пахло. Дурного блеска в глазах от туманящих сознание веществ тоже не наблюдалось, хоть абсолютной уверенности не было — неровный свет не давал рассмотреть детали. Нет, Гудис Панс был в здравом уме, но при этом явно не в порядке.

— Не имею желания объяснять свои мотивы, — ответил Эрнет. — Зато хотел бы прояснить ваши. Не пришли же вы, в самом деле, бить окна Амелии, кидаясь в них… часами.

Ночная встреча напоминала какой-то дурной сон. Не страшный, а нудный и липкий, от которого никак не избавиться. Хантли ненавидел такие сны. В них он раз за разом не успевал к Элеоноре и раз за разом просыпался с тяжелой душой и грузом вины.

— Мои мотивы… Мои мотивы… — забормотал мэр, резко замолчал, а через секунду заорал. — Сандла повелила этой дляни! — Гудис Панс погрозил кулаком в сторону дома. Между сжатыми пальцами зазмеилась цепочка — на такие вешали часы и артефакты. Какой артефакт мог быть у Панса? — Из-за неё всё устлоила. До сих пол велит, что Девеник её спасёт! Говорит, чёлный кололь вытащит её из тюльмы. Дула! Да кроме меня до неё никому дела нет!

— Чёрный король, — одними губами произнёс Хантли, но мэр заметил.

— Заклинание, да? Хочешь меня остановить? Нет уж! Она ещё пожалеет!

Панс размахнулся и швырнул в окно салона крупный камень на цепочке.

Время замедлилось. Как во сне. Дёрнулся вперёд мэр, словно передумал. Взмахнул рукой, но пальцы схватили воздух. Блеснул в свете фонаря красным гранёный бок артефакта. Поджиг?

Сердце стукнуло в груди, словно до этого вовсе не билось. Кровь побежала быстрее. Страх подстегнул, заставляя действовать.

Создать заклинание Эрнет не успел. Да и не пытался. Бросился наперерез, выставив руку. Также как в детстве, когда ловил мячи, запускаемые Элеонорой. И когда ладонь кольнуло острыми гранями камня, внутри вспыхнула радость. Успел! А потом вспыхнул рукав. И обожгло болью.

Хантли сжал артефакт в кулаке, подавив желание отбросить его подальше. Направил магию на камень. Боль мешала сосредоточиться, но точность была не нужна. Миг. Структура хрупнула, огонь исчез, а сквозь пальцы посыпался пепел.

Эрнет разжал пальцы, и тусклые, сизые осколки с оплавившейся цепочкой упали на мостовую. Всю правую руку жгло, словно огонь продолжал пылать. Хуже всего выглядела ладонь — кровь сочилась сквозь чёрную корку, любое движение простреливало болью. К локтю поднимались мазки ожогов — словно разводы краски.

Странным образом, боль не мешала мыслить. Даже наоборот, отрезвила. Ощущение сна пропало, и вернулась злость.

Целитель из Хантли был никакой, но пару слабых универсальных заклинаний он знал. Пара секунд и боль начала утихать, хотя и не ушла окончательно. Зато ей на смену пришёл нестерпимый зуд. Сил должно было хватить, чтобы не усугубить ситуацию, но не вылечить раны до конца.

— Хантли? — севшим голосом произнёс мэр. — Я не хотел, слышишь. Не хотел никому пличинить влед. Сам не знаю, что на меня нашло.

Панс достал из кармана платок, вытер лысину и мелко затрясся.

— Что-то нашло… — повторил Эрнет и попытался сжать обожжённую руку. Поморщился. Посмотрел на левую. Размял пальцы. Что ж, ей он тоже неплохо владел. — Что-то нашло, и вы решили сжечь дом Амелии. Вместе с ней.

— Я не хотел, слышишь? Пеленелвничал. Солвался. — Мэр подошёл ближе и попытался заглянуть Хантли в лицо. — Я всё компенсилую.

От этих слов внутри Эрнета вспыхнул уже другой огонь. Ярости. Смыло остатки сдержанности, не оставило мыслей. Кроме одной.

— Кажется, на меня тоже что-то нашло. — Эрнет поднял взгляд на Панса. — Как давно я хотел это сделать.

Левая рука сжалась в кулак и встретилась с подбородком мэра.

* * *

Время в тюрьме тянулось медленно и невыносимо. Медленно, потому что беспокоила рана, и было совершенно нечем отвлечься: блокнот лежал в кармане, но держать перо повреждённой рукой не получалось. А невыносимо, потому что в соседней камере, отделённой только решёткой, сидел мэр. И постоянно бубнил.

— Ты ничего не докажешь…

— … сам напал. Жаль, магию не использовал, я бы тебя засадил на максимальный слок…

— Моя лепутация должна быть безуплечной, тогда Сандлу выпустят под получительство…

— И вообще, ты не выглядишь постладавшим…

Одежда Хантли, и правда, была почти в безупречном порядке. Если, конечно, не считать ободранного рукава рубашки и подпалин на жилете, которые простые бытовые заклинания восстановить не могли.

Рука тоже выглядела лучше, но по ощущениям состояние ухудшилось. То ли Эрнет что-то напутал в заклинаниях из-за боли, то ли изначально не следовало лезть в область, от которой был так далёк. Споткнувшись об эту мысль, он тут вспомнил, что извиниться перед Амелией с самого утра не сможет — выйти из тюрьмы получится не раньше девяти, когда на работу придёт начальник отделения.

Пульсирующая боль в ладони не давала думать ни о чём другом, а тело периодически прошивала дрожь — признак того, что собственные заклинания плохо справлялись с лечением, и что магическое истощение не за горами.

— Хантли, эй, Хантли. — Мэр приблизился к решётке и схватился за прутья. Синяк под его глазом радовал всеми оттенками фиолетового. — Ответь что-нибудь…

Эрнет не отреагировал. Только подавил вздох и прикрыл глаза, но это, конечно, не спасло.

— Я, плавда, не хотел. Не нужна мне твоя Ковальд, мне Сандлу вылучать надо. Зачем мне лишние плоблемы? Не собилался я ничего жечь, только хотел напугать змею дымом велды — кобаллы не пеленосят этот запах, слазу сбегают. А тут ты со своими углозами… Я и взолвался. Алтефакт ещё с бала в калмане был, чтобы запугать как следует твою бестолковую гадалку. Сам не знаю, зачем кинул, словно мной кто-то длугой уплавлял. Велишь мне, Хантли?

Эрнет