Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Дети, один без ног, а второй не только без ног, но и без рук, держались друг за друга так, что и мыть их, выдирая из кожи въевшийся запах подвала и нечистот, пришлось только вдвоём. Блондинистый Ют, хныча от бессилия и страха, вцепился тонкими прозрачными ручками в тело Сиджи и молча, смотря огромными газельими серыми глазами, умолял не разлучать его с Сиджи. У старого Штайна сердце разрывалось на части, когда они с Элком попытались по очереди помыть детей. Наполнили тёплой водой ванну и так и перенесли обоих в неё. Сиджи, с короткими волосами цвета красного дерева и нежной, белой, как у альбиноса прозрачной кожей, под которой были видны все сосуды, не открывал глаз и только едва слышно шептал как мантру:

— Ничто не должно оскорблять взгляд Господина. Ни дерзостью, ни беспорядком, ни суетой. Нет высшего стыда и несчастия, как опечалить Господина своего. Это — нестерпимо и невыносимо. Спасибо тебе, Великая Сила: ты дала мне доброго Господина! Его милостью я живу. Он! Он! Тратит на меня, недостойного, неумелого, ни на что не годного — силы и время своё. Чтоб я стал чем-то годным. Чем-то из того, чем возможно стать человеку! Рабом верным. Истинным слугой. Лучшим и преданнейшим. И руки мои и ноги… нет у меня ничего своего! Ничего нет! Единственная нить в этом мире, единственный здесь луч света — мой господин. Единственный, кто думает обо мне, заботится… Ведь я же — его раб, я же — принадлежу ему. Весь. Полностью. Душой и телом. Моему Господину…

— Я… я тоже принадлежу моему Господину, — вторил Ют почти бредящему Сиджи.

— Дети, — шептали, заливаясь слезами и Штайн и Элк, — где вы этого набрались?… Откуда это?

— Наш Господин…, - Ют едва выдохнул, а Сиджи обессиленно замолчал, — Он принял, заметил нас… и… и… соблаговолил! Он всё может! Всё знает, он был столько раз добр к нам! Только по доброте его мы живём. Ведь он — владетель наш, наш хозяин. Единственный. Во всём мире… Восхитительно любимый… Заботливый… Добрый… Милосердный… Всё, что он делает — правильно. Ему не понравились мои ноги и я тоже не хочу их. Ему не понравились руки и ноги Сиджи и Сиджи не хочет их. Это — правильно…

Голова мальчика-омеги с блуждающей улыбкой опустилась на грудь, глаза закатились… Элк, прижав руку ко рту, не в силах вымолвить ни звука, широко раскрытыми глазами смотрел на детей, слёзы безостановочно катились по его щекам. Штайн, старый Штайн, много повидавший на своём веку, отвернулся и, привалившись к косяку двери ванной, молча глубоко вздыхал — его душили слёзы.

Отдышавшись, продолжили мытьё. На дно ванны было постелено полотенце — чтобы Сиджи не съезжал. Юта попытались посадить напротив Сиджи, но он не захотел выпускать своего брата, друга, любовника и Сила знает кого ещё. Так и сидели, Ют у стенки ванны, а Сиджи оловянным солдатиком, зажатый ручками-спичками Юта, привалился оставленными при экзартикуляции лопатками, к его хрупкой, тощей груди.

На головы детей лилась ласковая, тёплая вода, Элк, встав на колени рядом с бортом ванны, кусая губы, осторожно, стараясь не задевать маленькие чёрные синяки на телах едва живых детей, тёр мягкой мочалкой тонкую нежную кожу, которая, казалось, того и гляди порвётся от неосторожного движения.

Мастер Маркард постарался, исполняя просьбу Герхарда, подкреплённую приличной суммой денег: экзартикуляции в тазобедренных суставах обоих детей и в плечевых суставах Сиджи были проведены на загляденье: никаких шрамов, конечности удалены максимально эстетично, так чтобы не было и следов их наличия, а тела оставались гладкими и привлекательными. Мало того, изувер-целитель стимулировал анальные железы омег и они, несмотря на детские, несозревшие организмы, функционировали от нажатия комбинации точек на теле. Исполняя какой-то из фетишей изувера, тот же Маркард нанёс на шейки омег татуировки в виде чёрных полосок-чокеров шириной в палец.

А Герхард, развлекаясь с детьми своей альфячьей дубиной, настолько разорвал и утрамбовал их внутренности, что от омежьих половых органов мало что осталось — Маркард удалил воспалившиеся и матки и яичники обоим. И только влагалища детишек, растянутые елдищей альфы-работорговца, через обильно истекающие смазкой анусы, были готовы в любую минуту принять в себя и его устрашающее орудие и сперму — Великий Дар Господина…

А потом физически и морально изуродованные дети надоели своему Господину и он, развлекаясь и получая деньги, начал через особо доверенных лиц приглашать к ним любителей. Условие было одно — не убивать и не калечить.

* * *

В город я выбрался только через три дня. Возился по дому. Отходил от демонического оборота. Основная причина моего появления в городе — это молоко для мелкого. Есть молоко — сижу в лесу. Нет — иду в город. Изготовил из комля колыбельку для Веника с целью его сна на свежем воздухе, на веранде. Выносили окрепшего ребёнка и он, укутанный в вещички, купленные Хени, с удовольствием спал на вольном воздухе. Эльфи возжаждал сделать мне педикюр и пришлось уступить, для чего опять вытачивать ещё и корытце для ног.

Кошка Машка поразительно быстро освоилась, отличаясь завидным аппетитом, вовсю бегала по дому и специально пугала Эльфи, подпрыгивая на печке и растопыривая поднятые вверх передние лапы, куда виртуозно ловко забиралась, когда на неё никто не смотрел, а эмоциональный омега по настоящему пугался каждый раз. Свои кошачьи дела она делала только на улице, свесивши разноцветную попку и отставив треугольный хвостик-морковку с края веранды, для чего оглушительно орала, настаивая её выпустить наружу и также орала, требуя впустить.

Я пошёл на очередную охоту — рыбу мы пожарили (эх и вкуснотища!) и наварили ухи, тетерев кончился — надо было добывать еду.

Частыми скачками телепортации, проваливаясь в снег по пояс, а кое-где и глубже, когда останавливался для следующего скачка, удалился на значительное расстояние, по-прежнему, ставя метки на деревьях там, где их не было.

Остановился, прислушиваясь к тихому промороженному лесу, забывшемуся до весны в своём снежном наряде. Чем-то встревоженная, где-то стрекотала сойка.

— Кру, кру, кру, — послышалось в вышине — ворòн облетал свои владения.

Я поскрипел снегом, утаптывая его плотнее и оглядываясь телеметрией по сторòнам.

Негромкое рычание… Там… Волки… кого-то жрут.

Скакнул ближе. Телеметрия показала мне, как несколько волков, а точнее шестеро, не торопясь и порыкивая друг на друга, рвали недавно убитого лося. Туша ещё была тёплой и задние