Там, где кружат аспиды - Олеся Верева

— Чего замерла, как суслик потревоженный? Не видишь, Аксинья ждёт, да и мне поговорить с тобой надобно. Ох, брат, до чего же Берегиня у тебя недогадливая, — закатила глаза Мокошь и пожаловалась в пустоту, а затем скрылась, оставив дверной проход зиять интригующей темнотой.

«Ой, да что ж это я, право, Мокошь ждать заставляю. — Лёля подхватила юбку и бегом припустила за ушедшей богиней. — Чудной день какой: из дома отчего вырвалась, и вот где оказалась».

Лёлю снедали два чувства — страх и любопытство. Боязно ей было, что доверилась богине незнакомой, вместо того, чтобы по замыслу своему действовать. И любопытно — откуда Мокоши про неё ведомо, о чём она поговорить желает? И если откровенно, успокаивало Лёлю присутствие Аксиньи — не стала бы кошка у плохой хозяйки жить. Хотя кто их знает, колдовские они животные.

Она вбежала в дверь и едва успела затормозить, чтобы не врезаться в величавую фигуру Мокоши. Как оказалось, высшая богиня ждала Лёлю за порогом, и бровь её укоризненно поползла вверх от такого поведения гостьи. Лёля открыла было рот, чтобы в очередной раз извиниться, но от удивления и полслова не смогла вымолвить.

Таких чудес она в жизнь свою не видала! Терем-то с загадкой оказался! Он и снаружи выглядел просторным, а внутри так конца-края ему не было. И стены, и пол, и даже потолок покрывали нити! Звёзд на небе меньше, чем нитей у Мокоши в доме! Разных цветов, толщины разной, в покое они не находились. Бежали эти нити живые, петляли, извивались, с другими переплетались да снова расходились, чтобы в конце остановиться на веретене.

Держала веретено в руках девушка юная, с румянцем нежным, точно липов цвет, на детских щёчках. Платье белое с вышивкой золотой, в тёмных волосах русых цветы серебряные вплетены. Быстро бегали неутомимые пальцы, толстые нити ровно ложились на гладкое дерево веретена, будто бесконечный ковёр многоцветный пред девушкой этой умелой расстилался. А она восседала на мягкой бархатной лавочке и даже взглядом не вела на посетительницу незваную.

— Это Доля, помощница моя, Родом пожалованная, — лёгким взмахом головы указала на девушку Мокошь. — Судьбы человеческие прядёт да на веретено своё сматывает. Коли много смотает, берёт ножницы золотые и нити перерезает, новым судьбам место освобождая.

— Вот так и перерезает? Ни за что ни про что? И что тогда, умирает человек? — ужаснулась Лёля, не отводя глаз от веретена Доли. Хоть и много нитей помощница Мокоши на него намотала, а работала легко, споро, будто весило это веретено всего ничего.

— Это жизнь, — Мокошь безразлично пожала плечами. — Род пожаловал, Род и забрал, когда срок пришёл. Поверь, многие хотели бы на веретене у Доли оказаться. Она судьбу хорошую плетёт, добрую. Но есть и те, кому от рождения Недоля уготована.

Тогда только заметила Лёля в углу на лавке покосившейся сгорбленную старушку в сером тряпье. Темён тот угол был, Лёля могла разглядеть лишь космы седых волос, выбивающихся из-под грязного платка, и то, как плечи старушки дрожали. И руки дрожали, крутившие старое щербатое веретено. Блеснул свет звёздный в окошко, на лицо морщинистое упал, и поняла Лёля, что старушка плачет. Тихо, непрерывно плачет. Слезами омывает тонкие блёклые нити, будто бы нехотя идущие к её веретену. Нити цеплялись за острые края веретена покорёженного, пушились, истончались, но не обрывались до конца, продолжая путь в ожидании часа, когда милосердные ножницы Мокоши прервут их существование.

«Род Великий, спаси и сохрани тех, кому Недоля по судьбе выпала, — мысленно взмолилась Лёля, глядя, как проплывает мимо неё ручеёк несчастных нитей, за каждой из которых стояла чья-то жизнь. — Дня не пройдёт теперь, чтобы не просила я тебя хотя бы о мгновении счастья для тех, кому страдать суждено».

И всё же, к радости Лёли, у Недоли было гораздо меньше работы, чем у юной красавицы Доли. К Доле будто река полноводная текла, а у Неволи так, родник среди лесной чащи. Молчала Лёля, не решаясь вопросы задавать в доме этом необыкновенном. И помыслить она не могла до встречи с Мокошью, что мир под Правью так велик.

— А здесь только людские нити? — несмело спросила она, не отрывая взгляда от бесконечного движения вокруг.

— Не только. У и богов, и у духов свои нити имеются. Только чтобы их разглядеть, сноровка нужна. — Наклонилась Мокошь и подхватила из бегущего потока что-то, похожее на тонкую паутинку. — Вот смотри, — показала она тончайшую нить Лёле, — где-то в Яви Полудница живёт, полей обработанных хранительница. Её люди привечают, крынку воды да хлеба ломоть на поле оставляют, чтобы и дальше урожай оберегала, чтобы солнце зерно не сожгло, да дожди не побили. Хотя о чём это я, не знаешь, поди, что солнце и дождь такое?

Лёля замотала головой, с интересом разглядывая полупрозрачную нить, клубящуюся в пальцах Мокоши. Возможно, то воображение Лёлино разыгралось, но будто запах чего-то свежего, терпкого, как полынь, от нити той она почувствовала. Вот же диво какое! Сколько в Яви всего необычного! Не зря говорила Плеяна, что мир там совсем другой.

— Покажу тебе нить Ярило-бога. Каждое утро начинает он путь свой на колеснице небесной и каждый вечер к земле на покой опускается. Радость людям несёт, свет, тепло, но и смерть порой. — Мокошь прищурилась, и на поверхности нитей тут же показалась нить, точно из золота расплавленного свитая. — А вот и он, тот, кого в Яви солнцем кличут.

— Красота-то какая! — не удержалась Лёля и коснулась яркой нити. Пальцы согрелись небывалым теплом. — А цвет удивительный! Как золото, только светлее, горячее будто бы!

— Быть может, смогла бы ты Явь полюбить, коль оказалась бы там, — таинственно и мягко улыбнулась Мокошь, передавая Лёле пылающую нить. — Сдаётся мне, именно ты Яви поможешь, зайчонок трусливый. Непорядки там происходят, не нравится мне то. Пойдём в горнице моей потолкуем, да и поработать мне пора.

Мокошь отбросила с плеча длинные волосы, и, словно повинуясь её непроизнесённому приказу, волшебные нити судеб расступились, открыв узкую дорожку к лесенке на второй этаж. Лёля с трепетом, боясь случайно дёрнуть и разорвать, опустила на пол ярко-золотую тоненькую нить, что ей доверила Мокошь, подобрала подол повыше и медленно пошла следом за своей новой знакомой. И жутко было в доме Мокоши, особенно когда нити её змеились над головой, струились по потолку так же свободно, как и по полу, а звук безостановочного шуршания стоял в ушах, но и уюта хоромам богини было не занимать.

Пол, от нитей освобождённый, тёмным деревом блестел,