Искупление варвара - Руби Диксон

— Так вот почему твои глаза светятся голубым? — спрашивает Гейл. — Из-за этого «резонанса»?

— И да, и нет. Синий цвет — это из-за кхая и всего того, что он делает для нас. — Выражение лица Кайры серьезное, когда она продолжает. — Возможно, вам не понравится то, что я расскажу, но вы заслуживаете знать все. — Она бросает взгляд на Джорджи и Стейси, а затем продолжает. — У каждого живого существа на этой планете есть то, что называется «кхай». Это симбионт, который позволяет вам выжить…

***

Несколько часов спустя большинство женщин ушли. Кайра и ее маленькая дочь остались в доме, разбили с нами лагерь, я думаю, чтобы создать ощущение комфорта. Доверия. Она кажется милой, но я не могу раскрыть свои тревоги настолько, чтобы быть дружелюбной по отношению к ней. Или к кому-либо еще.

Остальные мирно спят, кто-то тихонько похрапывает. В хижине достаточно тепло и уютно, хотя от каменного пола исходит холод, который не проходит, сколько бы слоев меха я на себя ни накинула. Одежда тоже хорошая. Если эти люди искренни, все будет не так уж плохо…

Но я пока не могу доверять. Я не могу поверить, что не проснусь и снова не окажусь в маленькой, ужасной клетке, окруженная дикими животными и подталкиваемая палками, потому что я странное «существо» для чуждой культуры.

Я также не могу уснуть. Я слишком занята размышлениями обо всем, что нам рассказали.

На этой планете нет ни весны, ни лета. Есть два сезона — мягкий и жестокий. Один, где снег мягкий, и другой, где снег ужасен до выворачивания кишок, а холод — пронизывающий… и я боюсь представить, что будет, когда начнется этот ужасный сезон.

У каждого здесь есть паразит, который одновременно и хорош, и плох. Это то, что заставляет их глаза сиять и сохраняет их тела здоровыми, и мы собираемся получить такое средство через несколько дней. Мне не нравится эта мысль, но меня никто не спрашивал.

То, что делает паразит, нравится мне еще меньше. Кайра называла его кхай, хотя остальные в шутку называют его «вошь». И, похоже, что вши также контролируют размножение. Это значит, что если он решит, что ему нравится кто-то на этой планете, я не смогу ничего сказать. В моей груди будет вибрировать «резонанс», и моя «пара» также будет вибрировать. Это также будет невероятно возбуждать нас до тех пор, пока мы не сдадимся и не займемся сексом, после чего у меня родится ребенок.

Эта мысль приводит меня в ужас. Даже несмотря на то, что Джорджи и другие подчеркивают, что мы здесь не рабы, если я найду отклик, у меня будет большой жестокий мужчина-инопланетянин, который будет иметь право голоса во всем, что я делаю, потому что я ношу его ребенка. Это будет все равно, что иметь другого владельца, но этот наверняка захочет еще и секса. Я с трудом сглатываю, испытывая тошноту от этой мысли, и сажусь. Потребность сбежать охватывает меня с новой силой, но я знаю, что идти некуда. Это Ледяная планета, где никогда не бывает теплой погоды. Уйти без надлежащего снаряжения было бы смертным приговором, а мне нравится жить. Я продолжаю надеяться, что когда-нибудь у меня будет настоящий дом, где я смогу жить на своих собственных условиях. Где я смогу видеть солнце каждый день. Где никто никогда не посадит меня в клетку и не наденет на меня ошейник, как на собаку.

Я просто должна продержаться до тех пор.

Когда я лежу в постели, мне приходит в голову, что здесь, на этой планете, должны быть звезды, и меня накрывает сильная волна тоски. Я хочу увидеть звезды.

Я поднимаюсь на свои недавно зажившие ноги, все еще одетая в одолженную кожаную одежду и ботинки, которые мне дали. Какие бы повязки для ног мне ни дали на корабле, они, должно быть, обладали какой-то серьезной целебной силой, потому что ступни больше не болят при ходьбе. Это хорошо.

Я чувствую холод в воздухе в тот момент, когда встаю с постели, но я уйду ненадолго. Я просто хочу посмотреть на звезды. Я знаю, что от этого я почувствую себя лучше. Поэтому я пробираюсь сквозь разбросанные по полу «спальные мешки» из мехов. Кайра и ее маленькая дочка тесно прижались друг к другу у откидной створки, которую они называют дверью, и она зевает и смотрит на меня снизу вверх.

— Не заходи слишком далеко, — бормочет она. — Ночью слишком холодно.

Я слегка киваю в знак подтверждения ее слов, заглядываю под полог и выхожу на улицу.

Холод бьет как удар в лицо, но я к нему готова. Я беру себя в руки, дрожа, и делаю несколько хрустящих шагов по засыпанным снегом булыжникам. Напротив, у костра, кто-то сидит, и он кивает мне, но не встает. Конечно, за нами наблюдают охранники. Несмотря на все разговоры о том, что мы свободны, мы для них чужие, и они нам пока не доверяют. Но пока он оставляет меня в покое, мне все равно. Я просто запрокидываю голову и смотрю вверх.

Боже, какие здесь красивые звезды.

Ночное небо — всего лишь клочок из-за высоких стен каньона, в котором расположен маленький город, но то, что я вижу, — это глубокий, прекрасный полуночный оттенок, который выглядит так, словно его посыпали блестками, так много звезд. Некоторые из них расположены так плотно друг к другу, что выглядят как красноватые сгустки, а в небе есть зеленые волнистые линии, которые, должно быть, являются своего рода полярным сиянием. Я никогда не видела ничего более прекрасного.

Это делает меня такой счастливой, что я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Прекрасные, прелестные звезды.

— Здесь мило, не так ли? — произносит мягкий голос позади меня, и я резко оборачиваюсь, замирая, пока не вижу маленькую фигурку Гейл. Она подходит ко мне, закутавшись в одеяла, и смотрит в небо, стоя рядом со мной. — Никогда в жизни не видела таких звезд. Я не была уверена, что когда-нибудь увижу их снова после того, через что мы прошли.

У меня комок в горле, который никак не проходит, потому что я знаю, что она имеет в виду. В некоторые из моих самых мрачных часов, запертая в маленькой вонючей клетке, я задавалась вопросом, смогу ли я когда-нибудь снова подышать свежим воздухом или увидеть дневной свет. Звезды кажутся подарком только для нас.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает она. — Я заметила,