Подарок судьбы - Надежда Васильевна Ефремова

год. Вот чего мне не рожалось тогда? А всё просто. Разве ж я опять-таки думала о себе, о своём здоровье или той маленькой жизни? Ага, щаз! — выделила Женя последнюю фразу. — Разумеется, я думала, лишь бы удобно жилось тому мужику, с которым я сошлась. Ты знаешь, Лен, вот ушёл и Ромка от меня, и сейчас только, в череде всех этих диких событий, у меня начинают открываться глаза. Я словно просыпаюсь. Я ведь никогда не жила, как правильно, как нужно мне, как правильно для меня. Я всю жизнь удовлетворяла совершенно чужой эгоизм. Тот козёл меня, конечно, бросил. Но последствия аборта (его желания не иметь детей и не нести никакой ответственности за что-то, за кого-то) остались только со мной, а не с ним. Потом я встретила Ромку. А он уже, наоборот, хотел детей. И тут я снова во все тяжкие. Надо мужичка ублажить ведь. Куча больниц, обследований, лечений. Но всё повторяется. Он меня бросает. А может, они потому меня и бросали, что я переставала быть собой? Да наверное, так и есть. Сейчас это понимаю. Превращалась в тряпку, которая сама ничего желать не может. Всё, лишь бы им было хорошо. Ну вот им и хорошо, в итоге. А моя жизнь искалечена. Есть ли у меня чувство вины за тот аборт? Огромное, оно до сих пор со мной, и всегда со мной будет. Я придавлена им, как скалой. Никогда себе не прощу. И я понимаю, что бесплодие — это справедливо по отношению ко мне теперь. Сама виновата.

Лена слушала, притихнув, лишь бы не спугнуть искренний монолог Жени, а по щекам текли слёзы.

— Не плачь, Лен, нечего меня жалеть. У меня же голова на плечах своя тоже есть, и была. Нечего мне было растворяться непонятно в ком. В тех, кто меня не ценил ни минуты. Просто удобно было. Но в твоём случае, мы этого не допустим. Родишь, и не одного ещё за жизнь родишь!

Женя, наконец, начала чувствовать какие-то силы, которые, как из ниоткуда, начали появляться у неё с Лениным приездом. Забота о племяннице начала возвращать её саму к жизни.

— Я помню, как мама переживала за меня. Каждый раз, когда я вляпывалась в очередные отношения. Именно вляпывалась! Они ведь были мукой для меня, на самом деле. Только я от этих мыслей отмахивалась, создавала себе идола за идолом. И в итоге осталась одна. Одинокая старость — это не то, о чём я мечтала! — хихикнула Женя.

Лена ухмыльнулась вместе с ней.

— Отец тоже переживал. Единственная дочь, и такая судьба. Из-за собственного неправильного выбора. Раз за разом. А что сейчас и Ромка меня бросил, я им ещё не говорила, родителям-то. А так хотелось сразу позвонить маме и разреветься в трубку. Или лучше, помчаться к ней, в посёлок, и забыться в её жалеющих объятиях, вновь представив себя маленькой, под защитой мамы. Но я знаю, что для неё это будет удар. Но мне очень хочется с ними поделиться. В общем, видишь, сколько поводов у меня наш посёлочек навестить? — улыбнулась Женя с грустинкой во влажном взгляде.

Её жёлто-зелёные глаза блестели и выражали большое сочувствие племяннице. Она понимала её боль и страх. И она готова была подставить своё плечо. Потому что нельзя бросать друг друга в беде. Потому что просто нельзя бросать друг друга. Та в силу юного возраста и отсутствия опыта могла натворить много нехороших дел. Но ведь какая удача, что судьба привела Лену к чуткой и понимающей родственнице!

— У меня сейчас такие смешанные чувства на душе! Я ведь не отвыкла ещё от него. Всё-таки пятнадцать лет мы прожили вместе. А их, как и не было. В одночасье всё стёрто. Только мне раз, и сорок. И так поганенько на душе. Кажется, что он сейчас зайдёт, улыбнётся, будто всё в порядке. И мне это приснилось. Но ведь нет. Улыбается кому-то сейчас как так и надо. А потом и её бросит. Вот такой он, оказывается. А я ведь жалела его. Считала хорошим, даже достойным. Я их всех считала достойными, всех, только не себя. Теперь, кажется, я понимаю, почему у мамы с отцом всегда была тоска в голосе и взгляде при разговорах о том, как у меня дела, как я живу ради каких-то мужиков. Их доченька просто жила не свою жизнь. Конечно, им больно. А я, а что я? Разве замечала это? Нет. Ничего я, Лен, не замечала. Только Рома — свет в окошке последние пятнадцать лет. А я ведь искренне не понимала, почему же мои родители не могут назвать его своим любимым зятем! Господи, где, вообще, был мой ум всю мою жизнь?

— Ты просто верила им, Жень. Хотела верить, опереться, составить счастье.

— Ты права, Лен, ты права. Хотела верить и обманывалась. И рада была обманываться. Столько лет! Даже не верится. Скоро поставят мне штамп в паспорте, и я буду свободна.

Женя подошла к чайнику и стала наливать кипяток в кружку.

— Только почему у меня сейчас слово «свобода» равняется словам «одиночество» и «безысходность»?

Лена в ответ только тяжело вздохнула.

— Ладно, Лен, не грусти, мы-то с тобой теперь прорвёмся, верно? — повернулась Женя с улыбкой.

— Конечно! У нас нет выбора.

— Это точно.

— Жень, извини, что спрашиваю, но… ты бы, вот, сейчас хотела, чтобы Роман вернулся?

— Лен, я сама себе этот вопрос задаю по десять раз на дню. Если честно, то не знаю. Внутри меня такие чувства противоречивые. Сутра хочу, например, а вечером — нет. Просто я головой много чего начала понимать, отмечая свои ощущения, но сердце… его нужно ещё воспитать. Мысли приходят совершенно противоположные. То страдание, то облегчение. И они сменяют друг друга, как времена года. То очень тяжело и вьюга, кажется, сейчас заметёт, замёрзну. То вдруг появляется какой-то лучик в душе, от него становится теплее, и наступает весна. И тогда мне кажется на мгновения, что жизнь только начинается, и что всё у меня ещё может быть впереди. А потом всё заново. И так по кругу, по кругу. Не знаю, когда отпустит. Но я рада, что с его уходом и с твоим приездом я начала понимать себя. Я вспомнила про масляные краски и холсты, и моя душа улыбнулась. А это дорогого стоит. Давно не улыбалась моя душа.

Женя отхлебнула чаю из кружки, вздохнула и пошла в зал.

— Пойду над картиной поработаю. Совсем чуть-чуть осталось. Неплохой пейзаж получается.