Мост душ - Виктория Шваб

от него лекцию о том, что гадание не серьезно, что это просто трюк, игра. Но он не говорит ничего подобного. — Таро — это тебе не хрустальный шар, — говорит он. — Это зеркало.

Я не понимаю.

— Карты Таро не сообщают о том, что тебе уже известно. Они заставляют думать о том, что же делать.

Он постукивает по тому месту, где у меня под рубашкой зеркальный кулон.

Смотри и слушай. Узри и узнай. Вот что ты такое.

Слова, которые я говорила лишь призракам. Но, думаю, они применимы и к живым людям тоже.

— Эти карты заставляют тебя думать о том, чего ты желаешь и чего боишься. Они заставляют тебя посмотреть правде в глаза. Но ничто не может предсказать твоё будущее, Кэссиди, потому что будущее непредсказуемо. Они полны тайн и случайностей, и единственный человек, который решает, что случится, — это ты. — он целует меня в лоб, когда подходит остальная часть группы.

— О, карты таро! — восклицает мама, завидев гадалку.

— Первая карта бесплатно, — говорит Сандра, обмахиваясь веером из карт, но папа перехватывает мамину ладонь.

— Идём, дорогая, — говорит он. — Кладбища сами себя не навестят.

Мы с Джейкобом подстраиваемся под их шаг. Эта карта не выходит у меня из головы. Девушка с повязкой на глазах. На груди два скрещенных меча.

Нельзя выиграть, ничего не потеряв.

И я знаю, чего боюсь. Что я не знаю, чем всё это закончится.

Глава десятая

Я не имею ничего против кладбищ. Обычно они довольно мирные, по крайней мере, для меня. Видите ли, призраки в Вуали привязаны к месту, где они умерли, а большинство людей умирают вовсе не на кладбище. Они просто оказываются там. Время от времени ощущается странствующий дух, но в общем, это довольно тихие места.

— Как и библиотеки, — добавляет Джейкоб, шаркая ботинками по тротуару.

Я закатываю глаза, когда мы проезжаем через ворота Сент-Луиса № 1. К моему удивлению, здесь нет травы — лишь гравий и камень, перемежающийся с сорняками. Пространство заполняют белые склепы, некоторые отполированные, другие почерневшие от времени. На некоторых даже есть кованые ворота.

— Новый Орлеан известен многими вещами, — говорит мама, и судя по голосу, камеры работают. — Но особенно он знаменит своими кладбищами.

— И людьми, похороненными на них, — говорит папа, останавливаясь перед совершенно белым склепом. Маленькие каменные вазоны, наполненные шелковыми цветами и листками бумаги, стоят по обе стороны от запечатанной двери. На каменных стенах гробницы нацарапаны крестики. На земле перед ним, люди оставили кучу странных подношений: тюбик губной помады, флакон лака для ногтей, флакон духов, шелковую ленту и цепочку пластиковых бусин. — Здесь покоится Мари Лаво, — говорит папа, — которую многие считают Королевой Вуду Нового Орлеана.

Вуду. Я вспоминаю о магазинчиках, мимо которых мы проходили вчера, с их яркими сумками и куклами, словами, вышитыми на занавесках и трафаретом нанесённые на стекла. И я вспоминаю предупреждение Лары о черепе и скрещенных костях. Не трогать!

— Рождённая свободной женщиной, — продолжает папа, — Лаво открыла салон красоты для элиты Нового Орлеана и приобрела последователей в качестве опытной практикантки вуду.

Я смотрю на Лукаса, мы оба держимся в стороне от съемочной группы.

— Что такое вуду? — тихо спрашиваю я.

— С ним шутки плохи, — отвечает он. Но я продолжаю смотреть на него, пока он не понимает, что мне нужен настоящий ответ. Он снимает очки и начинает протирать их, в третий раз за полчаса. Я начинаю понимать, что это привычка занимать руки во время размышлений, как вроде той, когда мама грызёт ручки, а папа раскачивается на каблуках.

— Вуду — это множество вещей, — медленно произносит Лукас, взвешивая каждое слово. — Это перечень верований, некая форма поклонения, своего рода магия.

— Магия? — говорю я, думая о волшебниках и заклинаниях.

— Возможно, «сила» — более подходящее слово, — говорит он, возвращая очки снова на переносицу. — Та часть силы, которая связывает людей и место. Новоорлеанское вуду пропитано историей, болью, как и весь город.

— Считается, что сила Лаво обитает здесь, — говорит мама. — Спустя долгое время после её смерти, люди приходили сюда просить помощи, отмечая свою просьбу крестиком. — она показывает на крестики, нарисованные мелом. — Если Лаво выполняет желание, люди возвращаются, чтобы обвести крестик кружочком.

Убедившись, что вокруг нескольких крестиков есть кружочки, у меня возникает мысль, что если попросить Мари Лаво защитить меня от Эмиссара. Я оглядываю траву в поисках кусочка мела, чтобы нарисовать крестик, но Лукас останавливает меня.

— Не ошибись, Кэссиди, — говорит он. — Это не то же самое, как загадать желание. Ты ведь видела магазины в квартале, которые продают талисманы на удачу, любовь и благополучие, да?

Я киваю.

— Большинство для туристов. Вуду — это не просто зажечь свечку или купить амулет. Это сделка. Смысл в том, чтобы отдать что-то, чтобы получить желаемое. Нельзя получить что-то, не пожертвовав чем-то.

Я вспоминаю карты таро.

Более или менее.

Нет способа одержать победу, не проиграв.

Съёмочная группа двинулась к следующей могиле. Лукас идет за ними, а я следую за ним, прежде чем понимаю, что Джейкоба нет рядом. Я оглядываюсь на могилу Мари Лаво и вижу его, присевшего на корточки и рассматривающего подношения, и мне становится любопытно, от чего же мне придётся отказаться, чтобы выиграть.

* * *

На полпути к Сент-Луис № 2 начинается дождь. Ленивая морось, больше напоминающая туман. Я прижимаюсь к каменному ангелу, его крылья достаточно широки, чтобы я не промокла, но Джейкобу не нужно беспокоиться о том, что он промокнет. Он стоит на крыше соседнего склепа, запрокинув голову назад, словно наслаждаясь бурей. Дождь проходит сквозь него, но, клянусь, он слегка изгибается по краям, очерчивая линии его распущенных светлых волос, узких плеч, вытянутых рук.

Я поднимаю фотоаппарат и делаю снимок, гадая, удастся ли мне уловить очертания мальчика, раскинувшего руки под дождем. Джейкоб замечает камеру и улыбается, а потом поскальзывается, почти теряя равновесие. Он восстанавливает равновесие, но под его ботинком отваливается черепица. Она скатывается с крыши и падает на землю, прерывая одну из маминых историй. Все оборачиваются на звук.

Джейкоб морщится.

— Извините! — кричит он людям, которые его не слышат, а я лишь качаю головой.

Я не думаю о том факте, что призраки не должны быть способны мокнуть под дождём или сбивать черепицу с крыш. Я не думаю о том, что произойдет, если он продолжит становиться сильнее. Я не думаю о том, что это значит для Джейкоба, для нас. Я не думаю ни о чем, кроме как не думать об этом. И это «не думать» звучит достаточно громко,