Мастер и Жаворонок - Бринн Уивер

— То, что ты предлагаешь, Стэн… — говорит отчим, отвлекая меня от мыслей. Я представляю напряжение на его лице, и то, как он, вероятно, качает головой. — Мы можем устранить Кейнов, а вдруг, проблема не решится, и что тогда? Значит, это не «Левиафан» дышит нам в затылок. Нужны доказательства.

— Мы не можем сидеть сложа руки и ждать, когда доказательства сами свалятся нам на голову. Может погибнуть кто-то еще из наших людей. Хотите сказать, что мы не делали для «Ковачи Энтерпрайзис» вещей похуже?

— Стэн, — рявкает моя мать.

— И именно поэтому не следует пускать все на самотек, — говорит Трамбле. Страницы шуршат, а затем шлепают по дереву. — Нина, нам нужно обсудить это с Этель, подумать о том, как предотвратить подобное, как это всегда делали Монтегю…

— Нет, — перебивает мама твердым тоном. — Не вмешивай ее в это. У нее сейчас и так достаточно забот. Мы с Дэмианом разберемся. Дай нам неделю, и мы сообщим, что будем делать. Спасибо, Стэн.

Стоя в тени, я наблюдаю сквозь щель между дверными петлями, как Стэн Трамбле выходит из гостиной. Он не смотрит в мою сторону, удаляясь уверенными и мощными шагами, опустив голову и зажав бумаги подмышкой. Может, ему и за семьдесят, но он по-прежнему один из самых грозных людей, которых я знаю. Призрак моего детства.

Родители уходят через несколько минут, разговаривая о повседневных вещах. Обед и выпивка. Куда пойти поужинать. Темы, которые кажутся такими далекими от разговора, который они только что закончили, и, тем не менее, так было всегда. Тайные сделки в темных углах. Красивая жизнь в свете.

Они проходят мимо, а я жду, пока мое сердцебиение не успокоится, чтобы отчетливо слышать, прежде чем покинуть свое укрытие и захватить бутылочку крема из ванной, а затем подняться по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Дрожащими руками я преодолеваю всего несколько шагов по коридору, ставлю лосьон на стол и, прижав ладони к одному из декоративных столиков, смотрю на свое отражение в позолоченном зеркале. Щеки покраснели от адреналина, скачущего по венам.

Я не могу позволить им забрать Роуэна у Слоан. Мне нужно найти способ остановить их. Я должна.

Но не знаю как.

Никто из родственников не будет на моей стороне. Никто не сможет поддержать меня. Это меня всегда защищали.

— Я не знаю, как это сделать, — шепчу я своему отражению, и на глаза наворачиваются слезы.

Мои часы вибрируют на запястье, и я опускаю взгляд, увидев, как на экране высвечивается имя Роуз.

|Привет, главный конюх! Я скоро буду готова к забегу!

Я морщу нос и вытираю глаза, пытаясь расшифровать цирковой жаргон Роуз, достаю телефон и пытаюсь проморгаться, как будто это поможет разгадать шифр. Не помогает.

|Кто…?

|Главный КОНЮХ. Чувак, который отвечает за шоу в цирке. Этот чувак — ты.

|Окей… И что я теперь должна сделать?

|Забег, типа поездка, поняла? В гостиницу «Лейтонстоун», чтобы доставить свадебное барахло? Встретимся в 15:00 у тебя. Платье готово? Хочу поскорее увидеть!

Я бросаю взгляд в конец коридора, в сторону любимой части дома моей тети, и прикусываю внутренний край губы до крови. Хоть я и не знаю, как исправить эту ситуацию, которая кажется неизбежной, как лавина, я не могу подвести Слоан в самый важный день в ее жизни. Еще есть время до неожиданной церемонии, которую Роуэн планировал последние несколько недель. Может быть, я смогу убедить их бежать. Они могли бы уехать из Бостона. Уехать из страны. Жить какой-нибудь другой райской жизнью, подальше отсюда. Но как только появляются эти идеи, так же быстро появляются и мысли о том, что это не сработает. Потому что в таких семьях, как у меня, мы бы не достигли того, что имеем, если бы пускали все на самотек или позволяли таким простым вещам, как границы и география, стоять у нас на пути. Не тогда, когда у нас под рукой есть все возможности.

Придется найти другой способ.

Я подавляю панику. Мне просто нужно забрать платье и убраться отсюда к чертовой матери, чтобы найти безопасное, тихое место и разобраться во всем. Дышать. Спланировать следующие шаги, а затем выполнить их по одному за раз, как я практиковалась.

Сделав один глубокий вдох, который наполняет каждую клеточку моих легких, я в последний раз тру глаза.

|Договорились.

Я засовываю телефон в карман и возвращаю свое внимание к зеркалу. Делаю еще один глубокий вдох.

Улыбайся, — говорю я себе.

Продолжай улыбаться.

Я улыбаюсь, и улыбаюсь, и улыбаюсь до тех пор, пока улыбка не выглядит идеальной, пряча все, что скрывается под ней. Только когда я уверена, что выгляжу так, как должна, делаю шаг назад от зеркала и направляюсь по коридору.

Нахожу Этель не в постели, где она часто бывает перед обедом, а в ее комнате для рукоделия, где на белых полках и столах разложены краски, нитки, пряжа и холсты. Все с расставлено с безупречной точностью и содержится в чистоте, несмотря на частое использование. Она сидит в своем любимом кресле с откидной спинкой, стоящем напротив окна с видом на море, ее волосы облаком белых локонов рассыпаются по сгорбленным плечам, она сосредоточена на вышивке. Резко выругавшись и зашипев, она засовывает палец в рот, и на секунду моя улыбка становится искренней.

— Лучше отдохни, вместо того, чтобы колоть себя иглой, и обрати внимание на свою любимую племяшку, — говорю я с наигранной бодростью, входя в комнату.

Этель делает резкий, испуганный вдох, который сопровождается раскатистым кашлем.

— Господи помилуй. Ты напугаешь меня до смерти, прежде чем я доберусь до дома престарелых.

— Это один из способов разозлить маму и Аву. Они уже несколько дней собирают вещи.

Я ставлю крем на столик и нежно целую тетю в щеку, ее морщинистая кожа припудрена румянами, и этот аромат пробуждает во мне детские воспоминания о том, как я сидела у туалетного столика и играла с ее косметикой. Теплоты этих моментов недостаточно, чтобы скрыть беспокойство, которое горит у меня в груди и грозит перерасти в панику.

— Аве нужно вернуться в Калифорнию. У нее и так много забот дома, ей незачем здесь находиться, — говорит Этель, когда я отворачиваюсь и смотрю на черный чехол с одеждой, который свисает с дверцы шкафа.

— Ты же знаешь, что она этого не сделает, по крайней мере, до тех пор, пока не разберет всю макулатуру.