Между королями - Вэнди Джинджелл

присуща ни роду, ни фейри, и даже не имеет ничего общего с ними. Я почувствовала, как он внезапно слегка нахмурился. Он спросил: — Интересно, какие секреты хранит твоя родословная, человек?

— Типично для фейри, — сказала моя мама, и её голос показался мне до боли знакомым. — Я всегда думала, что в людях должна быть кровь фейри или запредельных, чтобы делать что-то полезное. Я остаюсь человеком, насколько это возможно, и мой муж тоже.

— Невозможно, — сказала Атилас, с улыбкой, насмешливой улыбкой. — Сила твой магии сама…

— Возможно, было бы полезно сказать другим людям, что они не владеют магией, но мы не настолько внушаемы, чтобы это могло ослабить нас, если мы всю жизнь пользовались магией, — сказал папа. — Мы также знаем несколько приёмов против манипулирования фейри.

— Как ты узнал, что я фейри? — спросил Атилас.

Теперь он чувствовал, что удерживает его в ловушке; когда он это почувствовал, я вместе с ним поняла, что происходит. На ковре была насыпана железная стружка — без сомнения, тот слабый стук по ковру, когда он переступил порог, был ещё одним таким же дождём, вызванным хитроумной магией и падающим, чтобы захлопнуть ловушку.

— В прошлый раз ты оставил слишком много следов, — сказал мой отец. Тот, кто не знал его, вероятно, не понял бы, что холодный, бесстрастный тон его голоса означал, что он был слишком напряжён, слишком озабочен текущей опасностью, чтобы проявлять какие-либо эмоции. — Ты не первый и, полагаю, не последний. Когда кто-нибудь из вас придёт сюда в следующий раз, нас здесь уже не будет.

— Тогда, похоже, я прибыл как раз вовремя, — сказал Атилас.

В его голосе не слышалось беспокойства; казалось, он и сам не беспокоился об этом. Осознание этого заставило меня похолодеть.

— Чего ты хочешь?

— Я пришёл за вашей, дочерью, — сказал Атилас.

Возможно, самым страшным во всем этом была его абсолютная уверенность в себе. Его мозг всё ещё работал, соображая, как он собирается выбраться из этой ловушки — как он собирается убивать.

— У нас нет детей, — сказала моя мать. — Ты, должно быть, понял это, когда прошлой ночью прокрался сюда. Мы тоже не заключаем никаких сделок с фейри, так что можешь забыть об этом.

— Эта комната не такая длинная, какой ей следовало бы быть, — тихо сказал Атилас, и его взгляд остановился на книжном шкафу, который был входом в мою комнату.

Я была там и спала. Примерно через час я проснусь и обнаружу, что мои родители мертвы, их тела разбросаны по гостиной, а в доме кто-то ходит босиком и весь в крови. И я была бы убеждена, что вот-вот умру, в течение нескольких наполненных ужасом минут, пока просто… не забыла о том, что произошло.

Моё физическое тело, должно быть, тряслось, потому что я почувствовала, как что-то тёплое сжалось там, где должны были быть мои плечи. Джин Ён, как обычно, стал таким же неприступным.

— Мы не можем его отпустить, — сказал папа. Он сказал это маме, как будто умолял её, но я не была уверена, умолял ли он её сказать ему, что он неправ, или что он прав.

— Нет, — согласилась моя мать. — Сегодня вечером нам придётся разобраться с ним и завтра уехать.

— Боюсь, я больше не могу терять здесь время, — сказал Атилас. — Я также не могу позволить, чтобы меня убили — у меня впереди слишком много работы, и, в конце концов, придётся чем-то пожертвовать. Ваша дочь будет одной из них.

— Слишком легко пожертвовать тем, что тебе не принадлежит, — сказала моя мама, слегка подавшись вперёд.

Не знаю, что она почувствовала или заподозрила, но она готовилась к бою.

— Легко? — переспросил Атилас, и это слово холодом проникло ему в кровь. — Нет, я так не думаю. Однако, конечно, легче, чем жертвовать собой, а я никогда не был склонен к самопожертвованию.

Он опустился на колени, железные стружки были повсюду и причиняли болезненные уколы через колени брюк, затем потянулся за спину, чтобы набрать пригоршню тех, что образовали вокруг него круг. Я чувствовала, какую они причиняют боль, как будто это я подбирала их, они прожигали его ладонь, как расплавленные песчинки, и не успела догадаться, что он с ними сделает.

— Мы не фейри, — сказал папа. — Нам не причинит вреда, если ты будешь ими в нас швырять.

— Так сказала твоя жена, — сказал Атилас, позволив себе ещё мгновение побыть с этой невыносимой пригоршней.

Затем он запрокинул голову и всыпал их себе в глотку. Я тоже испытала жгучий вкус, когда они потекли по его горлу в желудок, поджигая пищевод, когда проходили через него. Я почувствовала, как каждая мельчайшая частичка металла пронзила его живот, плоть, горло. Почувствовала, как он сделал шаг вперёд, а затем следующий, унося с собой заточение, когда закончил, истекая кровью и металлом, который горел там, где падал на ковёр.

Я почувствовала, как его тело медленно начинает исцеляться, когда каждая из тысяч опилок прожигала его насквозь и оставляла на ковре крошечные голубые лужицы расплавленного железа, когда он снова шагнул вперёд.

Я увидела Маму и Папу его глазами.

Они просто уставились на него, и на мгновение я увидела на их лицах ту же эмоцию, от которой у меня самого перехватило дыхание: абсолютный ужас от того, что кто-то мог сотворить с собой нечто подобное только для того, чтобы выбраться из ловушки.

Затем я увидела внезапное осознание того, что им нужно вооружиться и подготовиться к бою. Папа вытащил меч из воздуха едва заметным движением Между, чтобы показать его глазам Атиласа; у моей Мамы были метательные ножи, которые в одно мгновение оказались у неё между пальцами, а в следующее прочно вонзились в грудь и плечо Атиласа, когда он нырнул в сторону, чтобы избежать их.

Левое плечо пронзила глубокая боль, но ничто не могло сравниться с болью от железных опилок, всё ещё пронзавших его плоть. Он легко приземлился и вытащил мечи так же легко, как и поднялся: тот, что слева, сверкал магией, а тот, что справа, был скользким от яда.

Я знала это, потому что он это знал, но, думаю, я всё равно этого ожидала.

Мама отступила на сиденье дивана, упёршись ногой в подлокотник, а Папа занял позицию переднего защитника, вне пределов досягаемости её бросков и готовый принять первый удар. Мозг Атиласа утратил все остальные функции, кроме смертельного танца на шахматной доске боя, осознавая и озаряясь сознанием того, что ему нужно будет хорошо сражаться.

Я так и знала. Я знала, как он убивал, и