Сводница без тормозов - Любовь Перуница

Он выругался сквозь зубы, коротко и зло.

— Арина, я… Боже, прости меня. Это всё из-за меня. Я так и не поговорил с ней как следует, просто уехал, а она…

— А она решила нанести упреждающий удар, — закончила я за него. — И она знает про канал. После её визита всё и началось.

— Слушай, это же отличный повод для пиара! — неожиданно оживился он, и в его голосе зазвучали знакомые деловые нотки. — У меня есть знакомый, Адам. Очень крутой специалист, сексолог, психолог, ведет блог, у него огромная аудитория. Мы можем устроить коллабу. Ты дашь ему интервью или сделаете совместный эфир. Он тебя раскрутит, а ты ему добавишь… ну, я не знаю, душевности что ли. Он немного суховат. Это будет мощный ответ всем этим анонимам.

Его энтузиазм был заразителен. И само предложение звучало как глоток свежего воздуха, как реальная помощь, а не просто слова поддержки. Мы начали обсуждать детали, строить планы. Я постепенно расслаблялась. Это был тот самый Женя, которого я помнила — умный, находчивый, видящий возможности там, где другие видят проблемы.

Мы говорили еще долго. Обо всем. О его делах в Москве (он отделывался общими фразами, но я уже не давила), о моих идеях для канала. Разговор стал легче, свободнее. Мы смеялись. И тогда он сказал это.

— Знаешь, я сейчас смотрю на тебя… Ты так загораешься, когда говоришь о своем деле. Ты просто невероятная.

Теплая волна разлилась по всему телу. Я почувствовала, как краснею.

— Да брось, — смущенно пробормотала я.

— Серьезно. Я всегда знал, что ты особенная. И сейчас… ты просто очень красивая.

Его голос стал тише, бархатистым, с легкой хрипотцой. Намек за намеком, слово за словом — и вот уже обычный разговор превратился в откровенный флирт. Мы говорили шепотом, словно боялись спугнуть ту хрупкую, электрическую связь, что снова возникла между нами через сотни километров. Было тепло, страшно и безумно желанно.

Он предложил выпить вина, а я согласилась. Его лицо на экране было серьезным, глаза темными, полными такого желания, что у меня перехватило дыхание. Мы уже не строили планы. Мы просто смотрели друг на друга и говорили тихие, горячие слова, которые вели нас к одной, очевидной развязке. Дыхание сбилось, по коже бежали мурашки. Мы были на грани, готовые переступить черту виртуальной близости, забыв обо всем.

И в этот самый момент на его конце провода раздался другой, настойчивый и резкий телефонный звонок.

Он вздрогнул, словно его ошпарили. Его лицо на экране исказилось досадой, а затем — мгновенной, ледяной настороженностью. Он посмотрел куда-то в сторону, и я увидела, как его глаза расширились от удивления или… страха?

— Мне надо… — он бросил в мою сторону рассеянный взгляд, уже находясь где-то далеко. — Это… важный звонок. Прости, я перезвоню позже.

— Но… — я не успела ничего сказать.

Соединение прервалось. Его лицо исчезло с экрана, оставив меня одну в тишине своей комнаты, с пылающими щеками, быстрым дыханием и диким, обрывающимся чувством где-то глубоко внутри.

Я уставилась на темный экран ноутбука, не в силах пошевелиться. Кто мог звонить ему так поздно? Кто этот «важный» звонок, который заставил его оборвать все на самой высокой ноте с такой поспешностью?

И снова, как и до его звонка, меня накрыло ледяной волной непоняток и сомнений. Только теперь к ним примешивался стыд и горькое, щемящее разочарование.

Глава 22 — Мир не остановился

После резкого обрыва звонка я еще долго сидела в оцепенении пялясь в черный экран ноутбука, будто вот-вот что-то изменится. Внутри всё застыло: и остатки возбуждения, и стыд, и обида, и этот противный, холодный комок тревоги. Кто мог ему звонить? Почему он так напрягся? Мысли крутились по одному и тому же кругу, не находя выхода.

Я попыталась отвлечься, проверив запись в салоне на завтра, но пальцы сами потянулись к номеру Жени. Я с силой одернула себя. Нет. Не буду я ему названивать с расспросами. Если ему было нужно, он бы перезвонил сам.

Но тревога не уходила. Она сменила направление. А вдруг это звонок был не от Миланы? Вдруг что-то случилось с Людмилой Петровной, пока Жени нет? Сердце сжалось от новой, леденящей догадки. Я чуть не набрала номер Димы, но остановилась. Было уже поздно. Не будить же его.

Я легла спать с этой тяжестью на душе. Долго ворочалась, прислушиваясь к тишине на улице, которая казалась теперь зловещей. Сон не шел. В ушах стоял его хриплый голос: «Мне надо… Это важный звонок».

Утро не принесло ясности. Сообщений от Жени не было. Я собралась на работу с ощущением, что тащу на себе мешок с мокрым песком.

Но едва переступила порог салона, моё мрачное настроение столкнулось с сияющим лицом Маши. Она буквально светилась изнутри, несмотря на зеленоватый вид, а на столе перед ней стоял стакан с водой и плавающим в нем лимоном.

— Маш, ты сияешь! — не удержалась я, несмотря на свою хандру. — Что случилось?

— Не знаю, может, ничего! — она засмеялась, и её глаза заблестели. — Но у меня задержка. Два дня уже! И тошнит! И вчера меня всё время тошнило, я думала, отравилась… А сегодня проснулась и поняла — а вдруг?

Я смотрела на её счастливое, полное надежды лицо, и что-то внутри дрогнуло. Мои проблемы вдруг показались такими мелкими на фоне этого чуда — возможного зарождения новой жизни.

— Маш! — я подбежала к ней и обняла. — Это же потрясающе! Ты сделала тест?

— Нет еще, боюсь! — она засмеялась снова, нервно и радостно. — Решила подождать еще пару дней, чтобы наверняка. Но я уже чувствую, что всё по-другому!

Мы поболтали еще несколько минут, как две восторженные девчонки, строя планы и мечтая о будущем. На мгновение я забыла о своих тревогах, заразившись её счастьем.

Записей в тот день было немного, и к концу смены я, наполненная странной смесью грусти за себя и светлой радости за подругу, села на велосипед и поехала в больницу.

Погода была удивительной. Солнце уже клонилось к закату, но его лучи были еще по-летнему теплыми, ласковыми на коже. А воздух уже был прохладным, свежим, с той особой прозрачностью, что бывает ранней осенью. Я ехала, вбирая в себя это осеннее дыхание, и несмотря на всю грусть и неопределенность с Женей, почувствовала, как грудь распирает от какого-то особенного, тихого счастья за Машу.

В палате Людмилы Петровны царила тишина. Она дремала, но проснулась, увидев меня.

— Ариночка, здравствуй. —