Сводница без тормозов - Любовь Перуница

Я допила вино в бокале, и странная смесь алкоголя, слёз и отчаяния придала мне какую-то почти истерическую решимость. Я взяла ноутбук, открыла свой канал. Сердце снова сжалось при виде уведомлений — среди спама были и тёплые сообщения от подписчиц, которые спрашивали, где я, всё ли в порядке.

Машины слова эхом отдавались в голове: «Тебя ждут. Армия твоих фанаток...»

Я начала печатать. Сначала медленно, подбирая слова, а потом всё быстрее, выплёскивая на цифровой холст всю свою боль, горечь и обретённую, выстраданную ясность.

«Иногда разрыв — это не поражение. Это акт самосохранения. Когда твоё доверие становится платформой для чьих-то игр, а ожидание превращается в пытку, самое сильное, что ты можешь сделать — это развернуться и уйти. Не для того, чтобы наказать другого. А чтобы спасти себя. Чтобы перестать быть зрителем в чужом спектакле, где тебе отвели эпизодическую роль с разбитым сердцем.

Отпустить — не значит забыть. Это значит выбрать себя. Выбрать свой покой и своё достоинство, даже если поначалу это болит сильнее, чем любая ложная надежда. Вы заслуживаете честности. Прежде всего — перед самой собой.

Ваша Арина. #счастьебезтормозов #отпустить #выборсебя»

Я отправила пост и закрыла ноутбук. Руки дрожали. На душе было пусто, горько, но уже не безнадёжно. Я совершила первый шаг. В неизвестность. Но зато — в свою неизвестность.

Глава 26 — Разрыв цепей

Кабинет Руслана Сергеевича Воганова был таким же, как и он сам: дорогим, тяжёлым, душным. Массивный дубовый стол, тёмная кожа кресел, запах дорогой сигары и манера старой власти. Я стоял напротив него, чувствуя под пальцами шероховатость края папки с документами. Это был мой щит и моё оружие. Всё, что дал отец, всё, что удалось найти самому, было здесь.

— Ну что, Евгений, — Воганов откинулся в кресле, выпуская дымное кольцо. — Снова пришёл с протянутой рукой? Или твой отец наконец-то научил тебя не просить, а договариваться?

— Я пришёл говорить о деле, Руслан Сергеевич, — мой голос прозвучал ровно, спокойно, хотя внутри всё было сжато в тугой пружине. — О наших делах.

— Наших? — он усмехнулся. — Моих, Женя. Пока что — моих. Помнишь, как всё начиналось? — Его взгляд стал немного отсутствующим, погружённым в воспоминания. — Помнишь тот приём в бизнес-инкубаторе? Ты, тощий выпускник в потёртом пиджаке, с горящими глазами, часами рассказывал о своём проекте любому, кто соглашался слушать. Милаша тогда притащила меня посмотреть на «гения». Умоляла помочь «талантливому мальчику». — Он усмехнулся. — А потом мы стали пристально разбирать твой проект. Он и правда оказался неплох. Сырой, но дерзкий. И главное — ты горел. Я это видел. Горел так, как уже давно не горят в моём кругу. И я в тебя поверил. Не просто так. Я ведь говорил: будущим зятьям надо верить, мы почти семья. Я водил тебя по своим клубам, знакомил с нужными людьми, учил, как разговаривать с теми, от кого зависит твоё будущее. Ввёл в свой дом, в свой круг. Был готов доверить тебе своё самое большое сокровище — мою дочь. А ты решил от нас отвернуться?

Пока он в очередной раз мне это припоминал, в его голосе звучала не столько обида, сколько холодная, хищная ярость собственника, чувствующего, что его собственность ускользает. Для него я так и остался тем самым «талантливым мальчиком», удачным проектом, в который он вложился.

— Я пришёл сообщить, что наши личные отношения с Миланой завершены. Окончательно и бесповоротно. И что ребёнок, о котором она всем рассказывает, не мой.

Воганов замер. Сигара застыла в его пальцах. Его лицо постепенно побагровело.

— Ты… что?! — он медленно поднялся из-за стола. — Ты сейчас это серьёзно, щенок? После всего, что я для тебя сделал? Ты сейчас будешь стоять здесь и…

Дверь кабинета распахнулась без стука. На пороге стояла Милана. Элегантная, холодная, с идеальной укладкой и безупречным макияжем. Её взгляд скользнул по мне, и в нём на мгновение мелькнуло что-то сложное — вспышка старой боли, обиды, а затем — привычная маска презрения.

— Пап, я слышу, тут опять наши проблемы решают без меня? — её голос был сладким ядом. Она подошла к отцу, положила руку ему на плечо, демонстрируя единство фронта. — Женечка, ты чего расшумелся? Не пыли попусту. Тебя там никто не ждёт. Забыл об этом?

Последняя фраза прозвучала так издевательски-значительно, что у меня ёкнуло сердце. «Там никто не ждёт». Мелькнула мысль об Арине, о матери… Нет, нельзя сейчас отвлекаться. Она всегда так умела — бить точно в больное, находить самые уязвимые места. Как в тот день, когда она узнала про Арину…

— Я как раз всё объясняю твоему отцу, — парировал я. — Объясняю причины моего решения.

— Решения? — фыркнула она, но в её глазах читалась паника, которую она отчаянно пыталась скрыть за бравадой и дерзкой ухмылкой. — Какие ещё могут быть решения? Ты здесь стоишь лишь потому, что мы это организовали и позволили в своё время!

Хватит. Пора заканчивать этот цирк.

Я молча положил на полированную столешницу перед Миланой первый, маленький конверт. Она скептически приподняла бровь, с напускным безразличием вскрыла его.

И замерла. Вся её напускная уверенность испарилась в одно мгновение. Лицо побелело. Из конверта на стол выскользнули несколько фотографий. Откровенных. На них заснято скрытой камерой как Милана и Стас в том самом клубе, в вип комнате. Обнимались, целовались… Снимки были очень красноречивы и датированы как раз тем временем, когда, ппредоставлялись доказательства беременности.

— Что… что это? — прошептала она, но было ясно, что она всё прекрасно понимает. Голос дрожал.

— Это ответ на твою ложь о беременности, — тихо, но чётко сказал я. — перспектива наших отношений на лицо и повод разорвать нашу помолвку.

Затем я перевёл взгляд на Воганова и положил перед ним второй, большой жёлтый конверт.

— А это — вам, Руслан Сергеевич. Копии финансовых отчётов по проекту «Нептун» и нескольким другим госконтрактам, которые вы проводили как инвестор и совладелец моей компании. Очень интересная бухгалтерия. Особенно схемы с офшорами и завышенными сметами. Как говорится, найдите десять отличий от официальной версии.

Я не стал упоминать отца. Пусть он думает, что всё это нашёл я сам.

Воганов не стал ничего смотреть. Он просто уставился на конверт, словно на гремучую змею. Его лицо из багрового стало землисто-серым. Он понял всё без слов. Понял, что игра проиграна.

— Я не